Прошлым летом
Шрифт:
У Эллы закружилась голова, и она покачнулась. Чтобы не упасть, она схватилась за дверной косяк. Беременность, авария, потеря Саймона – в этот момент все стало для нее реальнее, чем когда-либо прежде. Детская, готовая наполниться любовью и смехом, запахами тальковой присыпки и детского крема, теперь навсегда останется пустой.
У нее запершило в горле, словно бы гортань связало узлом. Из глаз покатились слезы. Она смахивала их тыльной стороной ладони, всхлипывая и отчаянно желая вспомнить, что она чувствовала, нося их сына. Разговаривала ли она с ним? Читала ли ему вслух?
Ее внимание привлек слабый шорох, донесшийся из угла комнаты. Дэмьен сидел там в старинном кресле-качалке, прижимая к себе голубого плюшевого зайца. Блестящими глазами он смотрел куда-то мимо Эллы.
– Дэмьен, – хриплым шепотом позвала она.
Он крутил заячье ухо.
Она подошла и неловким осторожным движением опустилась на пол возле его ног. Положила руки ему на колени.
– Поговори со мной.
Он прижал пальцы к уголкам глаз, убирая собравшиеся там слезы, и хрипловато откашлялся.
– До меня как будто только что дошло, что никакого малыша не будет.
Ее глаза снова наполнились слезами.
– Мне так жаль.
– Я никогда не думал… Я не мог представить, что ты забудешь каждый… – Он тяжело сглотнул.
– Забуду каждый что? – переспросила она, пока он не закончил. Он хотел сказать: «Забудешь все»? Как будто у нее был выбор. Как будто это возможно.
Он поднялся с тяжелым, усталым вздохом и бросил зайца в кресло.
– Я пойду в душ.
Дотронувшись до ее плеча, он вышел из комнаты.
С раскрытым ртом Элла проводила его взглядом. Он снова ушел от нее. Он сам сказал, что в аварии нет ее вины, но вел себя так, будто был уверен в обратном. Очевидно, что он горюет, причем делает это в одиночку.
Но почему?
Она тоже потеряла Саймона. И даже если она не помнит этого, это не значит, что она ничего не чувствует. В шесть лет Элла потеряла своих родителей, в пятнадцать – лучшую подругу Грейс, а в восемнадцать – двоюродную бабушку Кейти. Она знает, что такое горе. И слишком любит Дэмьена, чтобы дать ему горевать в одиночестве. Она не даст ему замкнуться в его горе. Она сама делала так не один раз и знает, что это само по себе хуже ада. И чем дольше ты замыкаешься в горе, тем труднее потом будет выплеснуть его из себя.
Поднявшись на ноги, Элла вышла из детской и пошла в спальню. Дэмьен как раз вышел из душа. Он надел спортивные штаны и белую майку. Взглянув на Эллу, он снял покрывало с кровати. Она подошла к нему и взяла за свежевыбритый подбородок так, чтобы он вынужден был посмотреть на нее. Его кожа была влажной, и он пах мылом и кремом для бритья.
– Мне очень жаль. – Конечно, извинений тут было мало. Они не вернут им сына. Не помогут ей вспомнить. И не избавят ее мужа от боли. Но когда она произнесла эти слова, ей стало чуть легче. Может быть, ему тоже поможет.
Дэмьен мягко взял ее здоровую руку и поцеловал внутреннюю сторону запястья.
– Не казнись. Ты ни в чем не виновата.
– Ты считаешь, что я виновата в потере памяти, – ответила она.
Он поглядел на кровать.
– Приляг со мной. Я совсем не спал прошлой ночью.
– Почему
– Надо было закончить несколько дел. И я беспокоился о тебе, трудно было заснуть.
– Ясно. Но, пожалуйста, не прячься от меня. Я хочу всегда быть с тобой рядом.
Он обхватил ее руками, прижал к себе, как она и хотела.
– Ты рядом. – Он поцеловал ее в лоб. – Ложись. Тебе надо отдыхать.
Элла забралась под одеяло. Дэмьен лег рядом и обнял ее. Она зевнула и прошептала:
– Я люблю тебя.
Дэмьен не ответил, а молча поцеловал ее в плечо. Слишком измученная, чтобы думать, что это значит, Элла погрузилась в глубокий сон.
Эллу разбудил звонок домофона. Она поглядела на часы на прикроватном столике. Голубые цифры показывали семь вечера, и она удивленно моргнула. Она проспала три часа. Приглушенный свет окрашивал комнату в темно-серый. Дождь прекратился, и теперь до нее долетал знакомый городской шум. Раздраженные гудки такси и вой полицейских сирен. Крики людей и резкий визг тормозов фуникулера, едущего вниз с Хайда. Отдаленный гул корабельной сирены. Чисто умытый город сиял внизу, и этот свет отражался от низко висящих облаков. Дождь смыл всю уличную грязь, по крайней мере, на этот вечер.
Элла медленно поднялась с постели. Тело во сне затекло, и все раны еще отдавались болью. Большой ушиб на левом плече и ребрах налился ярко-лиловым.
Дэмьена она обнаружила в гостиной. Он был босиком, в темных джинсах и приталенной черной майке. Она немного понаблюдала за ним, пытаясь понять, как он себя чувствует после отдыха. Он менял музыкальные станции в Айпаде, который был привязан к колонкам. Она подошла к нему сзади, обняла за талию и поцеловала в шею. Он вздрогнул, но быстро опомнился и притянул ее к себе.
– Как ты спала? – спросил он.
– Спасибо, хорошо. Кто звонил?
– Дейви. Она уже поднимается.
– Хорошо.
– Она обещала принести лазанью.
– Мммм. – Как ни странно, мысль о еде была приятной. С другой стороны, это была лазанья Дейви, которую она готовила по рецепту своей мамы-итальянки. Никто не мог устоять перед лазаньей мамы Майер.
Дэмьен выбрал станцию и установил громкость так, чтобы музыка звучала фоном.
Элла потерла глаза:
– Эти лекарства просто вырубили меня.
– Если ты не в форме, я могу отправить Дейви домой.
Какая-то ее часть хотела, чтобы Дейви оставила ужин на пороге и ушла. Им с Дэмьеном надо было о многом поговорить. У нее еще оставалась масса вопросов. Но ей хотелось есть и она соскучилась по подруге. Если память не подводила ее и в этом случае, то они уже довольно давно не виделись.
– Нет, я в порядке, – сказала она. – Я рада видеть ее и ее лазанью. Умираю от голода. Пойду умоюсь.
В ванной Элла разделась и закрыла повязку на руке специальным чехлом, который ей дали в больнице, чтобы не мочить руку. Шрам от кесарева сечения Линн заклеила стерильными повязками и велела Элле их не трогать. Они должны были отпасть сами. Но их можно было мочить, она только не должна была чесать область шрама.