Проси, что хочешь: сейчас и всегда
Шрифт:
Но он не двигается с места.
– Ты моя любимая, моя дорогая, моя детка, моя смугляночка и, к тому же, моя женщина, моя невеста, моя жизнь и еще куча всего другого. И поэтому я хочу попросить тебя вернуться со мной домой. Я по тебе скучаю. Ты мне нужна, я не могу без тебя жить.
– Отойди от меня, Эрик, - рычу я, безуспешно сражаясь с дверью.
– Я был идиотом, родная.
– О, да! Даже не сомневайся, - сквозь зубы цежу я по эту сторону двери.
– Таким идиотом со всеми этими письмами, что позволил уйти самому прекрасному,
– Я не хочу тебя слушать. Нет, не хочу! – кричу я.
– Дорогая…, я пытался. Пытался дать тебе свободу. Дать свободу себе. Но моя жизнь без тебя не имеет смысла. Я не могу спать. Ты в моей голове двадцать четыре часа в сутки. Я не живу. Что ты хочешь, чтобы я сделал, если я не могу без тебя жить?
– Купи себе обезьянку, - визжу я.
– Родная, я плохо поступил. Я не рассказал тебе о разводе сестры и поступил нечестно, обидевшись на тебя, когда ты сделала то же самое.
– Нет, Эрик, нет… Я не хочу тебя слушать, - чуть не плача, настаиваю я.
– Позволь мне войти.
– Даже не мечтай.
– Детка, дай мне посмотреть тебе в глаза и поговорить с тобой. Позволь мне все уладить.
– Нет.
– Пожалуйста, Джудит. Я идиот. Самый большой идиот на свете, и я разрешу тебе меня так называть каждый день до конца моей жизни, потому что я этого заслуживаю.
Силы покидают меня. Его слова начинают брать надо мной верх, и когда я перестаю удерживать дверь, Эрик настежь распахивает ее и, глядя на меня, шепчет:
– Послушай меня, детка… - и, заглянув внутрь, спрашивает, - Генеральная уборка?! Да уж, ты очень, очень злишься!
Уголки его губ поднимаются, и тогда я, заметив его движение, в истерике ору:
– Не смей заходить в мой дом.
Он останавливается и не делает ни шагу.
– И прежде чем ты продолжишь свой поток красноречия, - в бешенстве бросаю я, - хочу, чтобы ты знал, что я больше не собираюсь тратить свою жизнь на то, что опять плохо кончится. Мне плохо с тобой. Я не могу быть с тобой. Я не хочу бросать делать то, что мне нравится лишь потому, что ты хочешь держать меня под стеклянным колпаком. Нет, я отказываюсь!
– Я люблю тебя, сеньорита Флорес.
– Удачи. Оставь меня в покое.
И неожиданно надавив, я резко захлопываю дверь. У меня вздымается грудь, и сердце часто бьется. Эрик снова это сделал. Он снова наговорил мне самых красивых слов, какие только может сказать мужчина женщине, и я, как дура, развесила уши.
Я идиотка. Дура. Тупица. Зачем? Зачем я его слушала?
Снова звенит звонок. Это он. Я не хочу открывать.
Не хочу его видеть, хотя и умираю от желания это сделать. Но тут я слышу голос. Это Симона? Я открываю дверь и, раскрыв рот, вижу Норберта вместе со своей женой. Мужчина говорит:
– Сеньорита, с тех пор как вы ушли, все не так. Если вы вернетесь, обещаю вам, что буду помогать вам с мотоциклом,
Я поднимаю брови, и Симона, обняв меня, целует меня в щеку.
– И я обещаю звонить тебе, Джудит. Сеньор мне разрешил.
И, взяв меня за руки, она шепчет:
– Джудит, я по тебе скучаю, и, если ты не вернешься, сеньор будет отравлять нам жизнь до конца наших дней. Ты хочешь для нас такой участи?
Я отрицательно мотаю головой, а она настаивает:
– Кроме того, смотреть «Безумие Эсмеральды» одной совсем не так здорово, как вместе с тобой.
– Кстати, Луис-Альфредо Киньонес на днях попросил руки у Эсмеральды Мендосы. Я записала эту серию, чтобы посмотреть вместе с тобой.
– Ай, Симона! – вздыхаю я и закрываю руками рот.
Внезапно в дом заходят Трус и Кальмар и начинают лаять.
– Трус! – кричу я, увидев его.
Пес прыгает, и я его обнимаю. Я так по нему скучала… Потом я глажу Кальмара и шепчу:
– Как же ты вырос, малыш.
Собаки весело прыгают вокруг меня. Они меня помнят. Они меня не забыли. Эрик, прислонившись к стене, глядит на меня, когда с очаровательной улыбкой заходит Соня и целует меня.
– Дорогая моя, если, после того, что организовал Эрик, ты с нами не поедешь, значит, ты такая же упрямая, как он. Мой сын тебя любит, любит, любит, он мне сам в этом признался.
Я удивленно гляжу на нее, когда заходит мой отец.
– Да, смугляночка, этот мальчик очень тебя любит, и я тебе об этом говорил. Возвращайся к нему! Вот он. Он твой воин, а ты его воительница. Давай, сокровище мое…, я тебя знаю, и если бы этот мужчина тебе не нравился, ты бы уже начала новую жизнь и у тебя бы не было этих синяков под глазами.
– Папа, - всхлипываю я, закрывая руками рот.
Отец целует меня и шепчет:
– Будь счастлива, дорогая. Наслаждайся жизнью. Сделай это для меня. Не заставляй меня переживать за тебя до конца моих дней.
Две крупные слезы ползут у меня по лицу, когда я слышу:
– Бууууууулочка! – взволнованно всхлипывает моя сестра. – Ааай, разве не прекрасно то, что сделал Эрик! Он собрал нас всех, чтобы попросить у тебя прощения. Как романтично! Какой прекрасный способ продемонстрировать свою любовь! Именно такой мужчина мне и нужен, а не какой-то мужлан. И, пожалуйста, прости его, что он не рассказал тебе о моем разводе. Я пригрозила ему, что намну ему бока, если он это сделает.
Я смотрю на Эрика. Он все также стоит, прислонившись к стене за пределами моего дома, и не отрывает от меня своих глаз. В это мгновение заходит Марта и, подмигнув, шепчет:
– Если ты скажешь «нет» моему упрямому брату, клянусь, что приведу тогда всю «Гуантанамеру», чтобы убедить тебя. И мы все будем у тебя здесь пить текилу и кричать «Сахар!»
Она смеется:
– Подумай, чего Эрику стоило попросить помощи у всех нас. Этот парень раскрылся ради тебя, и ты должна как-то его за это вознаградить. Давай, покажи, что ты любишь его так же, как он тебя.