Проснувшийся Демон
Шрифт:
А теперь… Что случилось со мной теперь, спрашивал себя Коваль, покачивая на коленке столь знакомое и, черт возьми, родное тело Нади Ван Гог. Неужели я старею, раз счастлив этому брусничному пирогу, и свитерам, что она мне вяжет, и разогретой бане?..
– Может, я и буду скучать, - задумчиво произнесла Надя, - но у меня есть ты и есть двое детей. Кроме того… Ты опять будешь сердиться, но послушай! Ведь мы же не доехали до Москвы, я так и не получила золота. Я знаю, в этом ты похож на Качальщиков, для тебя богатство - не важная вещь. Но если ты хочешь, чтобы мы вернулись в Питер, мы не можем поехать бедными. Там везде теперь деньги! У Анны есть друзья среди тамошних
– Тогда, по твоей логике, надо нарожать еще пяток детишек от разных мужиков, так? Представляешь, сколько свиней или дикарей ты сможешь купить?!
– Ты опять сердишься. А ты знаешь, Артур Кузнец, что случилось бы со мной, если бы я доехала до Москвы? Анна мне рассказывала, и я ей верю. Ты не веришь ей?
– Да верю-верю, тут не врут…
Надя вытащила из печки горшочки с мясом, разлила по ковшикам напитки. Алкоголь в будние дни не полагался, но она поразмыслила и всё-таки выставила бутыль ягодного самогона. Гости могли постучаться с минуты на минуту.
– Я жила бы в Москве очень хорошо. Даже гораздо богаче, чем в Питере. Если хочешь знать, мне никогда бы не пришлось работать, как я работаю тут, в лесу… Ну пожалуйста, не обижайся! Вот ты опять сердишься, но ты же не виноват, что мы попали к Качальщикам. Зато мы теперь вместе, и я не жалею, что приходится работать. Там я бы ничего не делала, это точно. За мной бы всюду ходила охрана, и каждый месяц мне платили бы столько, сколько имеет мастер или даже инженер. Я могла бы купить целое стадо овец, тысячу или даже больше. И могла бы купить землю и нанять десять женщин сучить шерсть и вязать зимнюю одежду, как я это делаю тут одна. Я это говорю только для того, Артур Кузнец, чтобы ты понял: я довольна тем, что живу с тобой. Знаешь почему? Потому что в Москве женщин покупают, как желтых дикарей. Я была бы богата, но жила бы с тем мужчиной, который бы меня купил…
– Но караван вез вас всех в коммуну паровиков! Вас покупала коммуна, а не какой-то уездный князь!
– Как будто ты не слышал, что стало в Москве с коммунами! Когда мы ехали в караване Рубенса, паровики уже подчинялись папе Ивану. Они делали всё, что им приказывали из Кремля. Когда у них не было денег расплатиться за пищу, они отдавали кремлевским своих мам, чтобы те рожали детей!
– Я ничего не знал об этом!
– Откуда тебе знать? Ты пробыл в музее всего сутки… Ты рассказывал мне о большой ярмарке, помнишь? А ты слышал о том, что в Москве, до того как вы ее расплавили, было целых два ночных рынка, где продавали людей?
– К этому я уже привык, лучше молчи. Не начинай старых споров, для тебя ведь дикари тоже не люди!
– Я говорю не о тех, кто потерял язык… Я говорю о том, что в Москву приходят караваны с юга. Не с Украины, а с юга, где живут богатые азиаты. Анна мне рассказывала. Они торгуют ночью и дают за русских женщин столько золота, сколько не может заплатить ни одна община, ни один гарнизон. Не знаю, куда теперь они будут ходить, когда Москвы не стало. Может, доберутся до Питера… Анна говорит, что, пока в столице было четыре президента, там тоже собиралась Дума, и вместе они решили, что ни женщин, ни мастеров не будут продавать азиатам. Никому - ни азиатам, ни немцам, ни пшекам.
– Но мастер может и сам уйти…
– Ты забыл законы? В Москве еще строже, чем в Питере.
– У них и раньше так было принято.
– Я не знаю, что было до Большой смерти, Артур Кузнец.
– Надя расставляла на скатерти блюда с соленьями.
– Но я вижу, что стало бы со мной, если бы караван дошел. Я ходила бы в золотом платье, и дети мои…
– Опять ты про золото?!
– Коваль, забывшись, хлопнул по колену правой рукой и чуть не завопил от боли.
– Я не про золото, Кузнец… - Жена подошла к нему вплотную, обвила шею руками.
– У тебя столько шрамов, ты стал, как настоящий солдат… - Она поцеловала его в лоб, туда, где остался след от когтей.
– Я говорю о том, что счастлива с тобой. Я говорю о том, что ни о чем не жалею. И мне грустно, когда я вижу, как ты не спишь ночью. Молчи, молчи, дай мне сказать… Когда ты веселый, я радуюсь вместе с тобой, потому что ты - мой мужчина. Но я вижу, как иногда ты скучаешь о другой женщине. Ты умный, ты был книжником, и до сих пор читаешь. Ты думаешь, что тебе нужна умная жена, такая, как Арина Рубенс. Умная, смелая, как воин, красивая, сильная. Я не такая, Артур, я не умею читать, я не всегда понимаю твои слова. Когда ты болел, когда Исмаил привез тебя из Москвы, и лежал целую неделю горячий, ты называл меня Наташей.
Я не хотела это вспоминать и никогда бы не вспомнила, но сегодня ты начал ругать меня из-за чужих мужчин… Эта Наташа, она была твоей женой до года Большой смерти, да? Ты любил ее, Артур, я понимаю. Она, конечно, была не такая дура, как я. Она умела читать и управлять мотором и еще много чего. Тогда женщины вели себя иначе, да? И ты много раз говорил с ней, пока лежал горячим, а мы тебя лечили. Ты говорил и просил у нее прощения. У меня ты никогда не просил прощения, Артур. И со мной ты никогда не говорил так, как с ней. Я многого не поняла, о чем ты говорил, но я не сердилась на тебя. Потому что ты мой мужчина, Артур Кузнец. Я и сейчас не сержусь… - Она поцеловала опешившего мужа поочередно в оба глаза.
– Я только не хочу, чтобы ты думал, что я живу с тобой, потому что так решил Исмаил или кто-то еще…
– Я так не думаю! С чего ты взяла?!
– Он чувствовал, что краснеет, и ничего не мог с этим поделать.
– Ты думаешь… - Надя закусила губу и на секундочку стала той же девчонкой, которую Коваль когда-то выносил из огня.
– Ты думаешь, что счастье - это что-то громкое… Я не знаю слов, Артур. Ты думаешь, что в Питере тебе было бы лучше, потому что там столько людей и женщин… Знай только, что, если ты уйдешь и останешься там, я всегда буду тебя ждать. Всегда, пока земля не заберет меня…
36. Тайна старой бочки
– Так!! Это что за слезы?!
– В дверях стоял Прохор Второй, баюкая на плече новорожденного медвежонка. Из-за его могучей спины выглядывали Анна и две лукавые мордашки ее дочерей.
Надя вскочила, утирая глаза, и завертелась, рассаживая первых гостей.
Артур чувствовал себя немного оглушенным и не сразу сообразил, что это такое горячее лизнуло его в нос.
– Вырастишь сам!
– громоподобно вещал Прохор.
– Если что, Четвертая тебе поможет. Самый сильный в помете, должен быть самым сообразительным. Николку не подпускай, не удержит. Эй, Клинок, ты меня слушаешь?