Просо судьбы
Шрифт:
Эта сценка значительно разрядила обстановку и вызвала у Лидии и маркиза повторные улыбки. Раз даже дети готовы с оружием в руках защищать свои дома, то им, благородным, и подавно грешно впадать в уныние.
Принцесса расправила плечи и теперь уже командирским взглядом окинула всё вокруг. Возле баррикады находилось до двухсот тяжеловооружённых воинов, и пусть часть из них — неопытные горожане, зато другая — профессиональные солдаты, пробившиеся к району. Плюс около полусотни легковооружённых защитников и примерно столько же лучников, часть из которых женщины и подростки. В личном резерве у Лидии ещё была горстка её амазонок, с которыми
Пламя, отвратительная гарь, что моментально забивала ноздри. Воздух при этом был словно наэлектризован от чудовищного колдовства — волосы шевелятся, как живые, по спине прокатывают волны озноба, слабость поселяется в коленях и в груди, как бы опустошая её, высасывая, превращая в бездонную дыру, воронку — чувствительная поневоле ко всяким воздействиям даром, Лидия оцепенела и на грани едва не упала с коня. И на этом фоне десятки и сотни несущихся по широкому кругу площади «тёмных», страшного бича для всего живого. Это было завораживающе и ужасающе. Напоминало пропасть, в которую хотелось шагнуть, не взирая на чёткое осознание — где-то на краю одурманенного разума — неминуемой гибели. При этом страшной смерти, ибо уруки никогда не «отпускали» просто так.
Как Тьяри уводил её от этого зрелища она не помнила — этот эпизод выпал из её памяти. Она пришла в себя, когда они, подгоняемые каким-то иррациональным ужасом, мчались обратно. Девушки, тоже впечатлённые увиденным, что-то заполошно пытались донести ожидающему их отряду. Бледные лица, торопливые слова, смысл которых, несмотря на изобилие, сводился к трём: «тёмные», «ужас», «уходим», произвели впечатление — люди стали разворачивать лошадей. Сама же Лидия вообще не могла ничего произнести — язык будто примёрз, а все силы уходили на то, чтобы сохранить бесстрастное лицо, так как истерику, которая начала зарождаться при виде страшного зрелища, ни в коем случае нельзя было демонстрировать, задавить в зародыше — это она ясно понимала. Не хватало паники в её и так не многочисленных рядах.
Лидия взяла себя в руки лишь на очередной улице, по которой они неслись, заставляя шарахаться в стороны немногочисленных испуганных прохожих, словно уходящие от пожара звери. Накатывающий сзади, подобный приливной волне ужас, подстёгивал их. Принцесса осознала, что они мчатся прямиком в Ремесленный квартал, и от злости и отчаяния прикусила губу — не хватало ещё за собой на хвосте в единственно сохранившийся оплот порядка привести орду «тёмных». Но придумать альтернативу вот так, на ходу, никак не получалось — любой уход в сторону был чреват попаданием в силки враждебных сил. Это как в загонной охоте, когда есть люди просто стоящие в засаде и ждущие, когда дичь — жертва подставит беззащитный бок.
Задумавшись над этой, пока не имеющей решения задачей, она придержала коня, и вокруг неё тут же закружили амазонки и гвардейцы. В их взглядах горели тревога и решимость. И ещё, по их глазам она поняла, что они тоже чувствуют идущий по их стопам ужас.
К ней пробился святой отец Ирий, прикреплённый верховным кардиналом к их отряду. Расхристанный ворот сутаны, плащ, наброшенный на плечи, сполз набок и повис подбитой, но ещё трепещущей птицей,
— Ваше Высочество, — он приблизился вплотную и сквозь зубы, словно это требовало особенных усилий, выдохнул, — тьма идёт за нами.
Лидия подавила мгновенно вспыхнувшее желание накричать на святого отца. Как будто она не в курсе! Но вместо этого наклонилась и благодарно похлопала по плечу молодого священника. Она вдруг представила, каких неимоверных усилий стоит этому человеку противостоять воздействию шаманов, как их жуткая энергетика давит на него. И повернулась к другому лицу, настойчиво требующему её внимания.
— Ваше Высочество, — из-под поднятого забрала на неё смотрели абсолютно спокойные и холодные светло-зелёные глаза графа. Пожевал губами — единственная дань тревоге и решимости, он ровно продолжил: — Уруки идут за нами. Позвольте встретить и задержать их продвижение. Попробую, если выйдет выдержать их первый натиск, увести в сторону, — на бледном лице мелькнула слабая улыбка. — Это малая плата за то, чтобы хотя бы частично реабилитироваться в ваших глазах. И доказать, что РоАйци не имеют к происходящему в Агробаре никакого отношения.
Ошеломлённая Лидия сжала губы. Она не отвела пронзительного взгляда от человека, грубо говоря, ценой своей жизни и жизней своих людей, намеревающегося дать ей шанс спастись. Или хотя бы вырвать толику времени, которой ей, возможно, хватит на принятие решения для выживания. Подозрения в предательстве ушли прочь, словно пыль, уносимая грозовым ветром и вбиваемая в землю крупными дождевыми каплями. Но слов, достойных моменту, она не могла отыскать, и всего лишь согласно коротко кивнула.
Граф, казалось, видел её насквозь, усмехнулся в бороду — так, по-отечески, с пониманием, и Лидия вдруг вспомнила, что Дремайр РоАйци — товарищ её отца по беспутной молодости. И вроде даже они одновременно пошли служить в гвардию.
— Не переживайте, Ваше Высочество, мы постараемся выжить, чтобы наши мечи и впредь стояли на вашей защите. У меня хорошие амулеты от тёмной магии, а воины у меня весьма опытны. Прошу только присмотреть за Тьяри — я постараюсь отправить его с вами. Он слишком молод и… горяч. Не держите на него зла за его глупые манеры. Это отнюдь не сознательное желание кого-либо оскорбить или задеть, а следствие незнания и неопытности в общении с благородными дамами… — его лицо исказилось, как от боли. Он сурово прищурился, бросил задумчивый и нетерпеливый взгляд за её плечо и словно прислушался к чему-то. — Лидия, вам нужно спешить.
— Да пребудет с вами Единый, — хрипло благословила Лидия. Она как знала, что голос её подведёт.
Уходя с улицы Второй цветочной, она не удержалась и бросила взгляд назад. Десяток воинов, оставшихся прикрывать их уход (к людям графа присоединились отец Ирий и несколько гвардейцев) растягивался по всей ширине улицы, и она с сожалением заметила плюмаж молодого РоАйруци, не пожелавшего оставить дядю, и странная горечь накатила, перебив и отчаяние, и безысходность.
Народ на баррикаде заволновался — на пустынной улице вдалеке показался одинокий всадник. Он стремительно приближался, полы плаща трепетали, будто крылья, и это было так неожиданно и тревожно в словно бы загустевшем воздухе. Люди озадаченно и напряжённо поднимали головы в ожидании вестей.