Проспать Судный день
Шрифт:
Я покачал головой.
— Это еще одна жертва, на которую пошел ваш бесстрашный командир ради всеобщего блага. Принесу вам халапеньо со сливочным сыром или что-нибудь в этом духе.
— О, так это значит, что сегодня вечером вы тоже займетесь сексом? — спросила Галина.
— Может, потом ворчать меньше будете, — добавила Оксана.
— Языки прикусите. В смысле, чтобы я больше такого не слышал. Все и так слишком сложно и без этой ерунды. Не забывайте, через сорок восемь часов мы выступаем. Приготовьте все и выучите наизусть легенды. Все знают, что им делать,
К тому времени, когда Моника рассказала мне все новости, мы уже почти закончили есть. Я взял себе вырезку, запеченную с картошкой, — все дела. Как истинная женщина, Моника съела крохотный стейк, мышиную дозу, и огромный салат. Если бы вы дали этот салат той же мыши, она бы им не одну неделю питалась.
Пили мы «Сангрию». Болтали. У Юного Элвиса появилась новая подружка, смертная.
— Точно такая, как ты можешь себе представить, — сказала Моника. — С накладными ресницами и прической с начесом. Если бы она надела еще и клешеную юбку, то можно было бы принять ее за девочку из тех, что все ждут бедного Бадди Холли с его последнего турне. Из которого он не вернется никогда.
Я улыбнулся.
— Если она гуляет с Молодым Элвисом, то, я бы сказал, она во вкусе Биг Боппера.
Хорошо было повидаться с Моникой. Во-первых, она ценила все то же, что и я. Во-вторых, у нее не было украинского акцента.
— Как там Душечка?
— Все так же. Череда разбитых сердец, чаще всего — его собственное, иногда — какого-нибудь бедняги, которого он полюбил, но потерял на следующий же день. Но все это напоказ. Клянусь, Бобби, я ни разу не слышала, чтобы он был чем-то по-настоящему огорчен. Даже когда он в очередной раз трагически страдает, все выглядит, будто хорошо поставленный ситком.
— А остальная братия?
— Сам знаешь. Все то же, все то же. Уолтер потихоньку в себя приходит. Сказал мне, чтобы привет передала. А у тебя как дела?
Застигнутый врасплох, я решил отшутиться с обычной небрежностью.
— Чо?
— У тебя, Бобби. Ты спрашиваешь о других, ты даже спросил, как дела у меня и Тедди, но о себе ничего не говоришь. Что происходит?
— Ты, кстати, так и не рассказала, как дела у тебя с Тедди. Раз уж напомнила, скажи. У вас все хорошо?
Она выразительно поглядела на меня, понимая, что я ушел от вопроса, но приняла это с достоинством.
— У нас все о'кей. Мне нужен был другой, не такой, как ты. Я его нашла. Он надежный, добрый, всегда перезванивает. Открывает передо мной дверь.
— Я тоже перед тобой дверь открывал!
— Только потому, что у тебя была эта дурацкая маленькая машина, у которой двери открытыми не держались, и я все время ими по голове получала, когда пыталась выйти.
— А, ага, тот «Бьюик» с мягким верхом. Тоскую по нему. Целиком его чувствовал, будто на огромном скейтборде с мотором катишься.
— Ага, на копчике до сих пор синяк остался.
— Знаешь, мне «Матадор» пришлось продать.
— Тот, с клетчатой обивкой?
— Угу.
— Могла бы сказать «как плохо», но, если честно,
— Ага, давай, вали в кучу, теперь, когда мой бедный «Матадор» уже не здесь и не может возразить.
— Ты все так же уходишь от вопроса, Бобби.
— Какого вопроса?
— Того, что происходит у тебя. А что-то происходит, совершенно точно.
У меня немного кольнуло затылок.
— Почему ты это сказала?
Она рассмеялась невесело.
— Ладно тебе. Ты меня на ужин пригласил? Когда ты последний раз меня на ужин приглашал, даже тогда, когда мы спали вместе?
— Придется проверить все чеки.
— В начале двухтысячных. Правда, ты меня поужинать приглашаешь, ты вежливо расспрашиваешь обо всех старых друзьях, не пытаясь пойти и узнать самому — хотя все они сидят в том же самом баре, что и раньше. Черт, большинство из них на тех же самых местах сидят.
Она нахмурилась.
— Я-то тебя знаю, Бобби. Нельзя три года просыпаться рядом с одним и тем же парнем, ну, время от времени, честно сказать, и ничего о нем не узнать. Ты встревожен. Нет, ты чем-то охренительно напуган. У тебя новая подруга, но я ни от кого ничего о ней не слышала, и не потому, что меня пожалеть решили. Никто о ней ничего не знает, а ты ничего не рассказываешь. Единственный раз, когда я о ней что-то услышала, так это когда тебе понадобилась помощь, чтобы проникнуть в дом к очень богатой даме. Что, твоя новая девушка на наркоте сидит? И ты решил спереть персидский антиквариат, чтобы заплатить за ее лечение?
Ее лицо внезапно переменилось.
— Извини, грубо это было с моей стороны. Я не хотела. Но что с тобой происходит? Я думала, мы расстались друзьями.
— Мы и есть друзья. Погляди на нас, мы сидим тут совершенно по-дружески. Я — доедая за тобой сухарики из салата.
— Все твои клевые трюки я знаю как свои пять пальцев, Доллар. И все твои оправдания не раз слышала. Меня сложно сбить с толку. Если ты мне друг, то рассказывай.
И я хотел бы рассказать ей. На самом деле, тогда мне очень надо было с кем-то поговорить. Наверное, именно поэтому я настоял на том, чтобы она со мной поужинала. Моника была единственной из тех, с кем я мог бы поговорить и кто поняла бы меня и посочувствовала. И даже не по поводу ситуации с Каз.
Но я этого не сделал. Я не мог рассказать Монике то, что ей пришлось бы держать в тайне, особенно, если предстоящая операция в музее сорвется. На тот момент ее участие в моих делах ограничивалось аферой с «Вэнити Фэйр», и она не знала, что именно она сделала и зачем. Как мог я изменить все, сделать ее частью моей авантюры, просто ради того, чтобы поплакаться в жилетку, просто ради того, чтобы кто-то похлопал меня по плечу и сказал, что все будет хорошо? Блин, я эгоист, но не настолько.
Нет, все это вообще было плохой затеей, а то, что мне было так хорошо оттого, что я снова увиделся с Моникой, вспомнил, как хорошо мне бывало с ней когда-то, лишь ухудшало ситуацию.