Простая история
Шрифт:
— Конечно. Ненавижу все это дерьмо. Взрослые люди не интересуются такими вещами.
Грин странно смотрит на него. Даже Мона Лиза позавидовала бы тому, как загадочна и многозначительна сейчас ее улыбка. И почему, кстати, она улыбается? Ей стоило бы разозлиться.
Вместо этого девушка подходит к письменному столу и спихивает в сторону пирамиду из книг, чтобы достать ту, что лежит в ее основании. Она все еще почти раздета, из-за чего Джозеф мгновенно теряет нить разговора. Грин во всей красе демонстрирует аппетитную задницу в тонком белье, нагнувшись над столом. И эта задница перетягивает на себя все внимание. Иви даже приходится повторить, когда она
Он кое-как отрывает глаза от почти обнаженной девушки и опускает взгляд на обложку.
— Возьми, — говорит Грин, — может быть… изменишь свое мнение.
Джозеф вырывает у нее книгу, как ему кажется, слишком резко. Но он торопится, скрывая тремор в руках, который, без сомнения, наведет девушку на какие-нибудь подозрения. От выбора книги ему становится не по себе. Любое из объяснений такого решения со стороны девушки, назвавшейся Рейчел Роузен, было бы паршивым. Или она на что-то намекает… или она пытается увидеть на месте Джозефа кого-то другого. Кого-то конкретного. Своего друга по переписке, накануне блеснувшего познаниями в эротических наказаниях, к слову, почерпнутых из интернета. Так вот почему она резко сменила гнев на милость… Друг далеко. А Джозеф близко. Ей нужен кто-то реальный, чтобы претворить те фантазии в реальность.
Джозефу хочется провалиться под землю или попросту сбежать, что куда осуществимее в данный момент. А Иви Грин сама подбросила ему подходящий повод, чтобы выстроить линию защиты. Снова нарваться на конфликт с ней — меньшее из зол. Он готов даже получить по физиономии, лишь бы не признаваться, что держит в руках любимую книгу. Книгу, с которой два года назад началась его дружба с таинственной незнакомкой. С девушкой, что стоит перед ним в одних трусиках, такая красивая и соблазнительная в теплом свете настольной лампы, что путаются мысли. Джозеф не представляет, как сказать ей правду, глядя в глаза.
Он привык прятать эту сторону своей жизни. Никто не должен ее видеть. Никому нельзя знать. Иви-Рейчел просто не понимает, какое ее ждет разочарование. Она оденется и выставит его вон. Она-то уверена, что тогда познакомилась в баре с крутым парнем, а не с застенчивым гиком, крайне неловким в общении с женщинами.
— Мне некогда, — говорит Джозеф, — у меня много работы, — он демонстративно смотрит на часы, когда-то ставшие яблоком раздора, — кстати, рабочий день начинается уже через четыре часа.
Он ждет, что Грин пропишет ему по лицу или поднимет крик. Ее улыбка медленно гаснет, но она не торопится бросаться в атаку, Джозеф-то рассчитывал, что ее страшно оскорбит подобное заявление, вполне в духе того засранца, которым она считала его все это время. Он подозревает, что беда в слишком расплывчатой формулировке. Надо было прямо сказать: раз разделась — то давай к делу. Мне плевать, чем ты интересуешься. Мне плевать, что тебя вдохновляет.
Стоит попробовать. Он собирает волю в кулак, чтобы придать голосу твердости и не выдать своего волнения. Ему страшно, как не было никогда в жизни. Сама того не зная, Иви-Рейчел подобралась слишком близко к опасной территории. Джозеф испытывает острую потребность защититься. И лучшая защита, как ему известно, это нападение. Он напоминает себе, что когда-то хотел стать писателем. Они только и делают, что жонглируют словами, как ловкие фокусники. Слова — единственное оружие, что есть у него под рукой.
— У нас не так много времени, чтобы тратить его на какую-то ерунду, — говорит Джозеф, — мы же собираемся переспать, верно? Или я неправильно тебя понял?
— Зачем ты это говоришь? — тихо спрашивает Грин. Его обжигает тоска в ее голосе, но он не собирается останавливаться, ему только удалось настроиться на нужную волну.
— Хочу расставить все по местам, — продолжает он, — у меня для тебя плохие новости. Кое в чем ты права: ты не та девушка, которых снимают в барах. Такие как ты никому не нужны. Это, — он окидывает комнату рукой, — выглядит жалко. Все эти книжки, бардак, убогий домик. Лучше не приводи сюда никого. Тебе стоило не енота ловить, а поехать в приют и взять себе нормального питомца, чтобы скрасить одиночество.
Иви молчит. И ее молчание куда хуже, чем пощечина. Она словно становится меньше, чем есть, обнимает себя руками, прикрывая обнаженную грудь. Красивую грудь, которую так и хочется попробовать на вкус. Но пусть этим займется кто-то другой. Кто-то, кто сможет оправдать ее ожидания.
Джозефу больно на нее смотреть. Трудно сдержаться, чтобы не сгрести ее в охапку, поцеловать и признаться, что каждое слово было ложью и беспомощным блефом. Это максимально далеко от того, что он думает и чувствует на самом деле. Просто он трус, не такой как отец. Но отец умер — его храбрость, граничившая с идиотизмом, не довела его до добра.
Мысли об отце злят Джозефа еще больше. Чтобы отвлечься, он подбирает с пола свою рубашку, накидывает на плечи и отворачивается. Пальцы не слушаются, и пуговицы никак не желают продеваться в мелкие петельки.
— Ты ведь так не думаешь? — обличает его Иви-Рейчел.
— Думаю, — упрямо возражает Джозеф, — говорят, что всякие психопатки хороши в постели, вот я и хотел проверить после всех твоих безумных выходок. Но ты наводишь тоску.
Он и сам понимает, что перегнул палку. И как только Грин держится и слушает все это, не переходя к рукоприкладству? Джозефу и самому хочется себе вмазать. Он заслужил. Вероятно, он не всегда знает, что говорить женщинам, но у него есть четкое представление о вещах, которые говорить нельзя. И он только что это озвучил. Но раз уж он не способен сказать правду, то разумнее содрать пластырь. Поставить точку.
Он намеревается смыться, но Иви преграждает ему дорогу. Ее прохладная ладонь ложится Джозефу на щеку, и ему огромных трудов стоит сдержать порыв потереться лицом о ее руку.
— Джозеф, — едва различимо шепчет она. Он впервые слышит от нее свое имя. Оно звучит откровением, так доверительно и нежно, что у Джозефа по спине пробегают мурашки. Это, пожалуй, лучшее, что происходило с ним в последнее время. И худшее. Ибо ломать комедию все труднее. Желание во всем признаться и умолять о прощении становится непреодолимым.
— Прекрати, — просит Иви-Рейчел, — я знаю, что ты… не такой.
— Ничего ты не знаешь! — беспомощно выпаливает он.
Она почему-то смеется. И встает на цыпочки, чтобы снова его поцеловать. Ее дыхание настолько горячее, но обнаженное тело еще горячее. Джозеф сдается. Все его барьеры падают. Он обнимает ее, крепко прижимая к себе, приглаживает ее растрепавшиеся волосы. Такие мягкие, что их можно перебирать до конца ночи, до скончания веков.
Он пропал. Все пропало. И спасения, казалось бы, ждать неоткуда, но у Джозефа внезапно звонит телефон. Он упрямо игнорирует вибрацию в кармане, продолжая целовать эту сумасшедшую девушку, пока не осознает, что в такой ранний час ему не станут звонить без веской причины. Вдруг что-то случилось с матерью? Или…