Прости меня
Шрифт:
Стою на стоянке и жду, когда его машина заедет. Приходиться ждать целых двадцать минут.
Кстати, пока была у родителей, бросила курить. Сейчас же тяга взять в руки сигарету, огромная. Но я держусь. Я должна справиться со своими эмоциями без этой гадости. Научиться успокаиваться и держать себя в руках. Сигареты не помогают во всём этом. Просто отвлекают.
Вот и сейчас, если бы держала в руках сигарету, не смотрела бы всё время на часы. И не засматривались на каждую заезжающую машину.
Когда
Когда открываются обе дверки машины, я останавливаю свой путь к нему. Замираю. Со стороны пассажирской двери, выходит девушка. Я не знаю её. Стройная, красивая блондинка. Гордей обходит машину, берёт блондинку за талию и ведёт в мою сторону. Девушка наклоняется и что-то шепчет ему на ухо. Гордей смеётся. Они проходят мимо меня, как будто меня тут вовсе нет. Словно я пустое место. Или невидимая.
Я провожаю их взглядом, так и не сказав ни слова. Я в шоке. Парализована и обескуражена. К такому приёму я не была готова.
Он даже не посмотрел в мою сторону. Словно я прозрачная!
Меня догоняет Таня Мартынова. Её как бы тоже не желаю видеть, тем более говорить. Но не прогнать, же её?!
— Привет, черри. Где пропадала?
— Та, так. Домой ездила.
— Ясно. "Волки" без тебя какие-то вялые. Та и мы скучаем сильно.
— Спасибо, дорогая, — с улыбкой сказала я.
Если так подумать, она не виновата, в том, что нам нравится один и тот же парень. Это всё Горский.
— Видела их? — смотрю за её взглядом и понимаю, что она о парочке, которая прошла мимо меня.
— Видела, — больше не знаю, что ей ответить на это.
— Очередная, — выплёвывает она. — Хотя, эта задержалась. Уже пятый день с ним появляется.
— А до этого?
— А до этого, каждый день новая. В клубах зажигает Горский. На матчи забил. Говорят, Михайлюк, рвёт и мечет. Но, вчера вышел на тренировку даже. Вроде как возвращается к игре.
— А как же вы?
— А что мы? Между нами ничего не было, кроме ахуенного траха. Он в постели бог. Сложно было отцепиться от этого допинга. Хорошо, что он сам переключился. А у меня прошла ломка. Так, что всё ок.
— Ну и хорошо. Ладно, я на пару. Увидимся.
Плетусь к учебному корпусу, словно не живая. Что бы это всё значило?
Обиделся, что уехала? Не видел записку? Или, что к черту тут происходит?
После пар иду на тренировку. Как только у меня появится возможность с ним поговорить, я ею воспользуюсь. Так нельзя. Я с ума сойду, ломая голову о причине его игнора.
Внешне веду себя так же. Даже Тимуру улыбаюсь. Но уже не флиртую. И не хочу мстить. Всё это было глупостью, с самого начала. А я так зациклилась, что ещё больше всё запутала.
Улыбаюсь,
"Волки" выходят на поле. Гордей тоже на поле. Даже не смотрит в мою сторону. Бегает, прыгает, приседает. Михайлюк готов шкуру с него снять. Загонять и наказать.
Когда наши все уходят, я задерживаюсь на стадионе. Смотрю на него. Они отрабатывают удар в сторону ворот. Гордей, раз за разом забивает. Бьёт с такой силой, что кажется, готов мяч с голкипером в ворота забить.
Михайлюк делает перерыв. Большинство разбегается в разные стороны. Гордей лежит на поле. Решаюсь и иду к нему. Мне страшно. Но в то же время во мне столько энергии, словно торнадо ворвалось на это поле.
— Гордей, нам надо поговорить, — стоя у его головы произношу я.
Он медленно открывает глаза. Солнце садится за горизонт, и светит ему в лицо. Он щуриться, долго всматривается в мой профиль.
— А. Это ты, Краснова. Что тебе надо?
Краснова? Мне кажется, он впервые называет меня по фамилии. Не черри. И даже не Наташа. Просто Краснова. Очередная из.
— Почему ты так ведёшь себя? Разве мои чувства для тебя ничего не значат? Ты же любишь меня, — задыхаясь, говорю я.
— Какие ещё чувства? Краснова, проснись. Какая любовь? Ты такая же, как они все. С чего ты вообще взяла, что я люблю тебя?
— Ты же говорил…
— Когда? Когда ты сосала мне или когда трахал тебя? Та я в порыве страсти могу чего угодно наговорить. Я вас всех люблю. Если, хочешь, могу тебя поставить опять на колени, отсосёшь мне, и я снова признаюсь тебе в любви.
Он поднимается и подходит ко мне. Его пальцы ложатся на мои губы, и раздвигают их. Он входит в рот пальцем.
— Ты хорошо сосёшь. Прямо кайф.
Моя рука поднимается, и летит прямо по его щеке. Звук пощёчины режет слух. Слышу, как бьётся стекло. Ах, нет. Не стекло. Моё сердце. В дребезги.
— Пошёл ты. Пусть твои подстилки тебе сосут.
Он дотронулся до места удара, и гладит его.
— А чем ты лучше их?
Моя рука снова поднимается, и летит на то же место. В этот раз Гордей ловит её, и крепко сжимает запястье.
— Не смей. Больше. Никогда. Поняла?
Я молчу. Смотрю в его голубые глаза. Раньше голубые. Сейчас они серые. Пустые. Я там больше ничего не вижу. Может, там никогда ничего и не было? Может я это всё придумала?
Боже, он назвал меня такой же, как его подстилки?! Меня! Ту, которую он лишил невинности. Ту, которая спала только с ним. Ту, которая чуть не умерла из-за него.
Чуть не умерла! Но простила его!
А он? Он меня подстилкой называет.
— Отпусти руку, — ору я. — Отпусти немедленно.