Прости себе меня
Шрифт:
Её взгляд замер на дороге. Глаза опять наполнялись колючими слезами. В носу запекло, а подбородок мгновенно задрожал.
— Видишь, — девушка дёрнулась, услышав за своей спиной его голос, — как, оказывается, всё просто...
Глава 36
Дани медленно развернулась, и Егор мог поклясться, что увидел в её глазах настоящий всполох огня. В ответ на это он ощутил знакомое чувство удовлетворения. Этот день оказался для него гораздо плодотворнее и удачнее, чем он себе представлял.
— Как же я тебя ненавижу, Гордеев, — прошептала сквозь плотно
Да уж, сегодня он превзошёл сам себя. Наверное.
— Это временно, Дани.
Усмехнулся, замечая, как девчонка вздрогнула от этого звука. Ему бы хотелось угомонить колотящееся в груди сердце, но её близость всегда действовала на него иначе.
Парень поднял руку, намереваясь провести по её щеке кончиками пальцев.
— Пошёл ты! Пошёл на хрен, Гордеев! — выпалила, отталкивая от себя его руку. — Не смей прикасаться ко мне! Не трогай меня!
Она шагнула вперёд, ладонями упираясь в его грудь и толкая. Злясь ещё больше из-за того, что тот не сдвигался со своего места. Снова и снова ударяя брюнета и шипя проклятия в его сторону. Раз за разом, испытывая мерзкую горечь во рту и досаду от поражения, она билась о его плечи и грудь, надеясь на то, что он хотя бы пошатнётся.
Егор не смел... не смел её остановить. Терпеливо ждал, когда её силы иссякнут. Сжав губы и затаив дыхание, он с нисхождением смотрел на то, как она теряет собственные силы, в тщетных попытках пробить его стену.
Нет, Ксенакис. У тебя не получится.
Каждый последующий удар был слабее предыдущего. Её силы были на исходе. Так же, как и самообладание. Даниэла не сдерживала скупых слёз обиды и собственного бессилия. Казалось, что она вот-вот рухнет к его ногам. Рухнет, пряча лицо в коленях, притянутых к груди. Будет дрожать, пока он не опустится рядом и не успокоит. Он бы поднял её на руки и отнёс... не важно куда. К себе или к ней. Похер.
Он бы хотел, чтобы всё было именно так.
Но Ксенакис продолжала колотить по его груди и крепко держаться на своих двух.
Била, упрямо надеясь, что это ей поможет. Не замечала могильного холода, что импульсами исходил от него. Не смотрела ему в лицо. Она почти ничего не видела перед собой. Размытый образ.
Соль на губах.
— Почему ты не останавливаешь меня?! — ещё один толчок в грудную клетку. Она сама покачнулась и, сделав шаг назад, что есть силы стиснула пальцы в кулаки. — Почему не трогаешь меня? В чём дело, Егор? — быстрым движением смахнула с лица упавшую прядь, — что же ты не такой смелый? Здесь камеры? Да? Представляю, как тебе тяжело сдерживать себя... — она позволила себе тихо усмехнуться. Это было похоже на срыв.
— Ты всё? — повёл тёмной бровью, — остыла?
— Ты пожалеешь обо всём, Гордеев. Я клянусь, что заставлю тебя пожалеть, — обогнула свой автомобиль, приближаясь к электронному замку, и прижимая к дисплею большой палец.
— Я тебе верю, — кивнул, пристально наблюдая за ней из-под насупленных бровей.
Даниэла спешно забралась в машину и, не произнося больше ни слова, хлопнула дверью. Сдала назад, подбирая удобный для себя угол, и въехала во двор своего дома.
Егор не торопился покидать опустевшую улицу. Дождался, когда ворота за ней закроют ему обзор, и некоторое время задумчиво пялился на небольшую вмятину, что
Погорячился...
Достал сигареты и, закурив, поднял голову, выискивая на небе хотя бы одну звезду. Но их не было. Он и забыл, когда в последний раз их видел. Или же просто не обращал внимание. Хмыкнул себе под нос, позволяя далёким воспоминаниям ворваться в опухшую от мыслей голову.
— Это тебе! — Дани протянула ему сложенный вдвое лист бумаги. — С днём рождения!
Егор перехватил самодельную открытку и широко улыбнулся. Малая на каждый праздник дарила ему своё творчество. Он хранил в своём столе уже с десяток открыток. Красочных, ярких, немного неказистых. Будь то Новый год, день рождения или двадцать третье февраля, Ксенакис всегда приносила ему открытку. Больше всего он запомнил последнюю: на развороте она изобразила звездопад и пожелала ему исполнения всех заветных желаний.
Спустя годы он перебирал эти открытки. Нашёл ту самую, и внезапно осознал, что желание, которое он загадал в тот день, сбылось. Он машинально произнёс его в уме, закрывая открытку и пряча ту в общую стопку... а спустя пару месяцев Егор приложил все усилия для того, чтобы осуществить его.
Он потратил около трёх недель на то, чтобы тщательно спланировать ход своих действий. На то, чтобы не струсить в последний момент. На то, чтобы рука не дрогнула.
Он помнит всё настолько хорошо, будто это было вчера. Помнит, как всё-таки дрожали его руки, когда он добавлял в алкоголь Олега лошадиную дозу снотворного. Помнит, как тот, поглаживая его бедро, слишком долго засыпал на кухонном диване. Он помнит, как рассыпались спички, и он потратил лишнее время на их сборы. Как зазвонил телефон дяди, заставляя Егора захлёбываться в панике. Трясущимися руками он набрал в кастрюлю воду и поставил на плиту. Дождался, когда вода выкипит и, плотно закрыв за собой дверь, покинул его квартиру.
Сумел остаться незамеченным и, добравшись до дома на автобусе, рассказал матери о том, как они с Олегом ездили в тир, а затем на картодром. О том, как замечательно он провёл день с её младшим братом и своим дядей в одном лице. Опустив лишь один нюанс: Олег уже больше года вмешивал Егора в свои сексуальные “игры”.
...
Пожалуй, нужно отпустить идею о том, чтобы провести эту ночь с ней. Где-то далеко проскочила мысль, что следует остановиться, пока не поздно. Но она была так далека, что Егор просто отмахнулся от неё. Остановиться? Он ведь только начал. Разве можно насытиться парой-тройкой раз, если при одном взгляде на Ксенакис, у него яйца звенят так, словно это церковные колокола...
Что с ней станет?
Да и, судя по её реакции, Дани всё же привыкает. Егору так сильно хотелось в это верить, что он даже думать не хотел о том, что девчонка просто наступает себе на горло. Просто идёт путём наименьшего сопротивления. Уверял себя, что она ломается, набивая цену своему достоинству.
Хочет... и, конечно же, боится признать это. Не простит себе, если испытает к нему хоть что-то помимо ненависти и неприязни. Но Егор чувствовал, что что-то внутри неё тихо и неторопливо ломается. Хрустит, словно тонкая корочка льда. Поддаётся... она сама этого не замечает...