Просто Иван

Гавряев Виталий Витальевич

– Ты!
– Ты!
– Ты! Гер-р-рманский пр-р-рихвостень! ... Конт-т-тра недор-р-резан-н-ная! ... Так это ты сволота кор-р-р-ректировал артналёт! Это т-т-ты и т-т-твои под-д-дельники под-д-дожгли наши казармы и склад-д-ды! ...

Все эти обвинения были для Прохорчука пустым сотрясанием воздуха и он совершенно их не воспринимал. Послышались крики: - 'Воздух"!
– Алексей отвлёкся на доносившийся с неба гул, который резко перешёл в неприятный рёв. За его взглядом проследил и обладатель двух кубиков в петлице, у которого кажется были ещё и проблемы со слухом, - не мудрено раз из ушей не так давно текла кровь. Лёшка увидел несколько пикирующих самолётов, один из которых летел прямо на него и видимо никуда не собирался сворачивать. Далее от пикировщика отделилась чёрная точка и стала быстро приближаться, увеличиваясь

в размерах. По-прежнему отстранённо Лёха смотрел на приближающуюся к земле смерть - потеряв всякий интерес к самолёту: который после сброса бомбы устремился в небесную высь. И только стоявший перед ним военный успел крикнуть: - 'Лож-ж-жись"!
– ... земля беззвучно вздыбилась....

Глава 2

Тело болело, голова кружилась и сильно тошнило. Вокруг было темно, а воздух был тяжёлым и спёртым. Как сквозь ватные беруши были слышны стоны, кто-то кричал: видимо от боли, или в горячечном бреду продолжая вести бой. Недалеко от лежанки на которой пришёл в сознание Прохорчук, горел слабый огонёк, а возле него, две плохо различимые фигуры низко склонившись старались удержать мужчину постоянно порывающегося встать. Стало понятно, что именно он и кричал: - ... 'Вон они немцы! Они скрытно обходят и вот-вот гады ударят во фланг"! ...

– Пить.
– Тихо попросил Алексей.

Но его никто не услышал и его посетила нелепая: сюрреалистичная мысль:

– Стоит ли обижаться на то, что на меня никто не обращает внимания, когда вокруг столько стонущих тяжелораненых. Ведь они намного сильнее нуждаются во внимании и уходе.
– Алексей удивился от таких мыслей и задумался, он терялся и никак не мог понять.
– Какие такие раненые, откуда они здесь взялись, и почему я лежу среди них? Вообще, что происходит?

– Ну что болезный? Никак очухался? Жажда замучила сынок?
– Голос был женским и скорее всего, принадлежал пожилой женщине.
– Эх, усердно твоя мамка за тебя богородицу молит касатик: искренне. Мы уж думали что не жилец ты на этом свете.

Быстро повернуться на звук не получилось, но когда Алексей увидел неожиданно заговорившую с ним женщину, то, несмотря на очень слабое освещение увидел её усталые и такие грустные серые глаза. Она смотрела на него и улыбалась одними краешкам губ: что придавало её морщинистому лицу схожесть с иконой преподобной Матроны - во всяком случае, так Лёхе казалось. Это сходство не портила даже стеклянная фляга, на дне которой плескалась пара глотков какой-то прозрачной жидкости.

– Наши мальчики сказывают, тебя с Феофановичем одной бомбой накрыло - только все осколки достались технику-интенданту второго ранга: царствие ему небесное, а тебя взрывом в ров отбросило.
– Женщина, промокнула Лёшкины губы мокрой тряпицей, тяжело вздохнула и немного помолчав, продолжила.
– Вот так и пролежал ты там весь бой - нагой и беззащитный: прям яки младенец, только по его окончанию наш фелшар заметил что ты шевелишься, - как будто ползти пытаешься. Вот и притащил тебя к нам. А наш дохтор-то, как только осмотрел тебя значит, так сразу и говорит: - 'Не жилец он - точно не жилец. Махсимум к заутренней помрёт ".
– Но всё равно позволил тебя в подземную галерею занесть: предварительно заставив меня срезать с тебя последние обрывки твоей окровавленной одёжи. А оно вон как вышло то, дохтор то наш вскоре погиб - очередных раненых на улице осматривая; а ты вот понимаешь, значит оклемался. ...

Женщина всё говорила и говорила: стараясь успеть выговориться перед молчаливым слушателем, а Лёха, тихо радуясь что слух постепенно возвращается, молча слушал сбивчивые рассказы как утром погиб муж этой женщины - вольнонаёмный Трифон Евграфыч; как она сама чуть не погибла, весь день вытаскивая раненых из под обстрела. Тётка Оксана - так она просила к ней обращаться, время от времени прерывала свою исповедь: то кому-то водицы подавала - то есть смачивала губы мокрой тряпицей; то шинельку кому подправит; то ещё чего ни будь. А когда возвращалась, то затеивала новый рассказ: как будто позабыв обо всём, что до этого говорила.

Прохорчук в промежутках меж разговорами с тёткой Оксаной старался сориентироваться: - 'Что там на улице - день, или вечер, и почему не слышно звуков боя"?
– И в очередной раз - когда к нему подошла немного утомившая его рассказчица, он всё

же задал ей этот вопрос.

– Так ночь на дворе.
– Удивлённо взмахнула руками тётка Оксана.
– А Германец, он дюже порядок любит - во всём. Вот с наступлением темноты, и прекратил все боевые действия. Знамо дело: отдыхает окаянный. А ты сынок, тоже давай спать ложись: нечего тебе меня, старую перечницу слушать, - заболтала я тебя поди, совсем умаялся болезный от моей трескотни...

И всё же сразу уснуть не получилось. В голову вразнобой 'полезли" разные мысли, которые объединяло одно, - Алексей уже давно понял что провалился во времени и отныне путь назад у него закрыт: не надо было выкидывать странный артефакт когда он здесь материализовался.

– Если судить по реакции покойного часового, то зрелище моего появления ещё то было: увидев такое, без памперса не обойдёшься.
– Лёха даже усмехнулся, но тут же об этом пожалел: на едва уловимое вздрагивание, голова отозвалась болью.
– Хотя. Не меньший шок испытал и этот вредный, вечно всем недовольный старикашка профессор. Интересно, а здесь он уже родился или ещё нет? А если и родился, то он ещё наверняка маленький ребёнок - карапуз. Ой, многое бы я сейчас отдал, чтобы увидеть его округлившиеся глаза и вывалившуюся челюсть. Интересно, а для него я сразу исчез, или на манер Чеширского кота исчезал постепенно - улыбнувшись на прощание одними губами: в буквальном значении этой фразы? Любопытно, а что его шокировало больше, моё растворение в воздухе, или пропажа моей загадочной находки?...

Сон, компенсируя неудачи прошедшего дня, был необычайно милостив к парню пережившему хроно провал и подкрался мягко, незаметно: можно сказать нежно взял в свои объятья. Однако пробуждение было хоть и не неприятным, но физиологически вынужденным - так как мочевой пузырь грозил взорваться в любую секунду. К большому и очень приятному удивлению временнго переселенца, сесть удалось без проблем. После чего настала очередь первого, к сожалению не совсем приятного открытия: все раненые - в том числе и Алексей, лежали на выстеленных толстым, ровным слоем вещах и меж этих импровизированных тюфяков оставалось узкое пространство, по которому медики могли перемещаться между пациентов. Вторым по счёту открытием Прохорчука было то, что он был одет в чистые кальсоны и рубаху - такое бельё он отродясь не носил. Далее, судя по ощущениям, под рубахой были бинты, - которые плотно стягивали грудь и плечи. Лёха обратил на это внимание, когда неуклюже развернувшись подымался на ноги: Хвала небесам боли не было - только тугая повязка сковывала движение.

– Ты это чего касатик удумал? А?
– Раздался удивлённый, с небольшими нотками возмущения голос тётки Оксаны.
– Далеко ли собрался, голубь ты наш сизокрылый?

Её появление как и в первый раз оказалось неожиданным: поэтому Лёха немного растерялся и стал неуверенно оправдываться:

– Мне бы это... ну до ветру сходить.

Освещения единственной керосинки хватало дабы можно было увидеть как губы женщины расплылись в радушной улыбке.

– Так покликал бы меня и всего-то проблем. А то ишь какой скоромный нашёлся, позвать меня боязно. Между прочим, у нас для этих целей судно есть, так что ложись назад, а я его сейчас принесу.

– Не надо ничего нести, тётка Оксана. Раз я встал, то уже и пройдусь...

– От курвий син! Только поглядите на этого 'героя": стоит, шатается как тот - как его э-э-м о...
– о маятник, а всё туда же - ему видишь ли уже куда-то хочется пройтись! А если не удержишься на ногах и упадёшь на одного из раненых, а у того от этого заново откроются раны?! Ложись давай, кому сказала!

Поняв что спорить с неожиданно ставшей строгою санитаркой было бесполезно, Лёхе пришлось подчиниться. А спустя час после этого так сказать происшествия, всё вокруг загрохотало и задрожало. С низких каменных сводов сыпалась цементная крошка; стены ходили ходуном; все кто стоял: присели, дабы не упасть. И все люди, без исключения, после каждого сильного сотрясения, боязливо поглядывали на потолок. Каждый из нас может храбриться, что находясь под защитой мощных сводов можно ничего не опасаться. Однако, оказавшись под этим обстрелом понимаешь, - для того чтоб близкие и сильные взрывы перестали заставлять твоё сердце сжиматься от страха - к этому надо как минимум привыкнуть. Уверен, никто из людей не хочет быть заживо заваленным тяжёлыми каменными блоками.