Просто любовь
Шрифт:
Последней связной мыслью, промелькнувшей у меня в мозгу, пока Лукас ласкал и целовал мое изгибающееся тело, было: «И стоило этого так бояться…»
Мы лежали, уютно устроившись под одеялом, и смотрели друг на друга. Я следила за его взглядом, который медленно скользил по моему лицу — как будто он старался запомнить каждую черточку: форму уха, рта, подбородка, линию шеи, изгиб выглядывающего из-под одеяла плеча.
Наконец он снова посмотрел мне в глаза и, не отрываясь от них, поднял руку, чтобы прочувствовать мое лицо еще и на ощупь. Проводя пальцем по моим губам, он на секунду задержался там, где они смыкались. Я сглотнула
Я вздохнула, и мое дыхание смешалось с дыханием Лукаса. Он отвернул одеяло, уложил меня на спину и, подперев щеку рукой, стал рассматривать мое открытое до пояса тело. Я должна была бы замерзнуть, но под его взглядом коже было тепло.
— Хочу нарисовать тебя так, — сказал он, водя пальцем по моей ключице. Его голос был нежным, как и прикосновения.
— Надеюсь, на стену ты это не повесишь?
Он улыбнулся:
— Очень бы хотелось, но, так и быть, не повешу. Я несколько раз тебя рисовал, и далеко не все висит на стене.
— Правда?
— Угу…
— А ты мне покажешь эти рисунки?
Кусая нижнюю губу, он провел теплыми руками по изгибам моей груди, а потом пробежал по ребрам и, остановившись на талии, притянул меня ближе.
— Прямо сейчас?
— Можно немножко позже, — сказала я, глядя ему в глаза, пока он накрывал меня собой.
— Хорошо. — Он спустился ниже. — Тогда перед этим я хотел бы сделать еще кое-что.
Шлепая босыми ногами по полу, он в одних трусах направился на кухню. Входная дверь открылась и закрылась, и через секунду я услышала его тихое бормотание, заглушаемое настойчивым мяуканьем Фрэнсиса. Вскоре Лукас вернулся с высоким стаканом молока и тарелкой брауни.
Передав мне печенье, он отпил из стакана и поставил его на прикроватную тумбочку. Я села, придерживая простыню на груди, и стала наблюдать за его передвижениями по темнеющей комнате. Он включил настольную лампу и взял один из нескольких блокнотов, лежавших стопкой на краю стола.
Когда Лукас повернулся ко мне спиной, я увидела между лопатками витиеватый крест, расположенный так, чтобы футболка полностью его закрывала. Вокруг были какие-то строки — слишком мелкие и явно не предназначенные для чтения на расстоянии, как и стихи на боку. Ниже лопаток татуировок не было. Обернувшись, Лукас заметил, что я его разглядываю. Поскольку я не успела вовремя отвести глаза, теперь уже было глупо скрывать, как мне приятно смотреть на него.
Он забрался на кровать, сел позади меня, подсунув подушки себе под спину, и под одеялом обхватил ногами мои бедра. Я, откинувшись, прислонилась к его груди и принялась за печенье, а он начал листать блокнот. На некоторых страницах были только легкие линии, едва намеченные очертания, а на других — подробно проработанные пейзажи, изображения людей и предметов. Несколько рисунков Лукас закончил и подписал, но незавершенных было больше.
Наконец он открыл первый набросок, который сделал с меня (видимо, на лекции, еще до моего разрыва с Кеннеди): я сидела, облокотившись на стол и подпирая подбородок рукой. Я взяла у Лукаса блокнот и сама стала медленно переворачивать страницы. Рисунки: два самых старых университетских корпуса, парень на скейте, нищий, о чем-то разговаривающий с парой студентов на окраине кампуса, —
Листая блокнот, я нашла еще один свой портрет — крупный план: только лицо и линия волос. Судя по дате, нацарапанной в нижнем углу, рисунок был сделан за две-три недели до того, как Кеннеди меня бросил.
— Ты не обижаешься, что я наблюдал за тобой еще до того, как мы познакомились? — настороженно спросил Лукас.
Я покачала головой: сейчас, сидя в обнимку с ним и греясь о его тело, я ни на что не могла обижаться.
— Ты просто наблюдательный, а я почему-то показалась тебе интересным объектом. К тому же ты ведь рисуешь и других людей, которые, наверное, тоже не специально тебе позируют.
Он усмехнулся и вздохнул:
— Даже не знаю, лучше мне или хуже от такого оправдания.
Склонившись набок, я положила голову на татуированное плечо Лукаса и так, снизу вверх, посмотрела ему в лицо. Простыню я все еще прижимала к себе: на меня вдруг нашла запоздалая стыдливость. Или неуверенность. Я заметила, как его разгоряченный, обжигающий взгляд быстро скользнул вниз. Потом Лукас снова посмотрел мне в глаза.
— Я уже не сержусь из-за того, что ты не сказал мне, кто ты такой. Я тогда подумала, ты мною играешь, потому и разозлилась. Но потом увидела, что это не так. — Тут я отпустила простыню, и взгляд Лукаса упал вместе с ней. Я провела пальцами по его гладкой щеке, — наверное, он побрился прямо перед моим приходом. — Я никогда тебя не боялась.
Не говоря ни слова, он взял из моих рук тарелку и блокнот, а потом приподнял меня, посадил к себе на колени и принялся целовать мою грудь. Я теребила его волосы, стараясь заглушить внутренний укор в том, что из нас двоих теперь я молчу о чем-то важном. Да, самого Лукаса я не боялась. Но страшилась вновь оказаться брошенной, если скажу ему, что и как я о нем узнала.
Вдохнув его запах, теперь хорошо мне знакомый, я провела пальцами по надписям и узорам на обнимавших меня руках. Все мои терзания приглушил новый поцелуй.
ГЛАВА 23
— А где… — Поймав на себе мой взгляд, Бенджи осекся и, не закончив фразы, указал на пустующее место в последнем ряду наклоном головы и характерным движением брови.
— Сегодня заключительная лекция, обобщающая. Ему ни к чему здесь быть.
— Вот оно что. — Мой сосед улыбнулся и, наклонившись ко мне, заговорил тише: — У тебя есть относительно него кое-какие секретные сведения, и при этом с последних лекций вы уходили вместе. Значит, теперь кое-кто занимается с ним индивидуально? — Я поджала губы, а Бенджи весело фыркнул и пропел: — Поздравляю!
Поднеся костяшки пальцев к его кулаку, поднятому вверх в приветственном жесте, я вздохнула:
— Господи, Бенджи, все-то ты знаешь!
Он усмехнулся и посмотрел на меня широко открытыми глазами:
— Женщина, если б я был натуралом, я бы тебя у него вероломно похитил.
Мы посмеялись и приготовились в последний раз конспектировать лекцию по макроэкономике.
— Привет, Жаклин! — сказал Кеннеди, подсаживаясь на свободный стул рядом со мной. Бенджи уставился на него, сощурив глаза, но Мур не снизошел до того, чтобы это заметить. — Хочу тебя предупредить. — Он сидел на стуле боком, глядя прямо на меня. — Дисциплинарный комитет разрешил ему остаться в кампусе до конца следующей недели, если он не будет нарушать предписаний охранного ордера. Потому, что он не признает себя виновным, и потому, что семестр все равно уже заканчивается. После сессии он должен будет уехать.