Просто любовь
Шрифт:
Лукас резко выдохнул:
— Я понимаю, что ты пытаешься сказать.
— Нет. Ты это только слышишь, но не понимаешь, не принимаешь. Твой отец не мог на самом деле рассчитывать на то, что ты защитишь маму. Наверняка он давно уже не помнит тех своих слов. Он винит во всем себя, а ты — себя, но не виноваты ни ты, ни он.
Глаза у Лукаса стали влажными. Он сглотнул душивший его комок и сильно меня сжал.
— Никогда не забуду, как она кричала, — проговорил он, давясь слезами. — Разве я могу себя не винить?
Я тоже заплакала. Теплые ручейки с моего лица стекали на нашу подушку.
— Лукас, вспомни Харрисона. Вспомни себя, когда ты был таким
— И как так получилось, что я тебя нашел? — проговорил Лукас, отирая слезы с моих щек.
Я покачала головой:
— Наверное, ты нашел меня, потому что я там, где и должна быть.
ЭПИЛОГ
— Я буду по тебе так скучать! Поверить не могу, что ты меня покидаешь, — сказала Эрин, плюхаясь рядом со мной на хеллеровский диван.
Лукас получил диплом, и по этому случаю была устроена вечеринка под открытым небом. Стояла жара, во дворике было душно, и мы с подругой на несколько минут зашли отдохнуть под кондиционером.
— Поезжай со мной! — сказала я, опуская щеку к ее загорелому плечу.
Она, смеясь, положила голову поверх моей:
— Это было бы так же глупо, как если бы ты осталась здесь. Тебя там ожидают великие дела, а мне есть чем заняться тут. Хотя, как ни крути, расставаться, конечно, паршиво.
Я подала заявление на перевод в три консерватории. Думала, затея безнадежная, но пару недель назад, после удачного прослушивания в Оберлине (куда я больше всего мечтала попасть), мне сообщили, что с осени я принята.
— Да уж. Пожалуй, тебе действительно лучше остаться, ведь за Чезом нужен глаз да глаз.
Конфликт между Эрин и ее бойфрендом был исчерпан ко Дню святого Валентина. Чез окончательно сломил сопротивление моей суровой подруги, забронировав номер в «их» гостинице. А две недели до этого он ежедневно присылал цветы, так что наша комнатенка превратилась в оранжерею. Не без помощи Эрин Чез смирился с мыслью о предстоящем суде над его бывшим лучшим другом, как ни неприятны были связанные с этим слухи и косые взгляды.
Бак, к всеобщему облегчению, недавно подписал соглашение о признании вины. [19] Правда, теперь его обвиняли в физическом насилии не первой, а второй степени, и светил ему двухлетний срок, из которого он наверняка не отсидит и года.
19
Соглашение о признании вины — разрешенная законодательством ряда стран письменная сделка, суть которой заключается в том, что обвиняемый признается в совершении преступления, а обвинитель обязуется переквалифицировать это преступление как менее тяжкое.
Мы смотрели на наших молодых людей через приоткрытые створки застекленной двери. Лукас и Чез разговаривали на заднем дворе. Не стоило надеяться, что когда-нибудь парни очень сильно подружатся, но они, по крайней мере, неплохо ладили, хотя были так не похожи друг на друга.
Когда Лукас уговаривал меня перевестись в консерваторию, он казался абсолютно уверенным в том, что у нас с ним все сложится хорошо. Он и теперь
— Жаклин, ты не должна из-за меня отказываться от того, о чем мечтаешь.
— Но я мечтаю о тебе, — пробормотала я, зная, что он прав.
Никаких логических контраргументов у меня не было, а на Лукаса иногда удавалось воздействовать только логикой. В этом он сын своего отца.
С Рэем Максфилдом у нас прекрасные отношения. На весенние каникулы Лукас первый раз отвез меня в их домик на побережье, и я никогда раньше не видела, чтобы он так нервничал. Мы с его отцом, как ни странно, сразу нашли общий язык. Я тут же узнала в нем Лэндона: тот же ум, тот же суховатый юмор. Вечером накануне нашего отъезда Рэй порылся на чердаке и принес оттуда три акварели в рамке. На них был изображен мальчик, играющий на берегу моря, — единственный ребенок художницы. В уголке каждого листа стояла подпись: «Розмари Лукас Максфилд». Мы повесили акварели у Лукаса в спальне, над столом.
А теперь, что не менее удивительно, Рэй сидел во дворе с Чарльзом и Синди. По случаю защиты сына он на несколько дней оставил свою лодку — впервые с тех пор, как уехал из Александрии.
— В пятницу я устроился на работу.
Вот оно! В течение последнего семестра Лукас рассылал резюме в десятки фирм, в некоторые из них ездил на собеседование, а в несколько мест его потом вызывали еще раз. Неделю назад я слышала, как Чарльз говорил Синди, что Лукаса пригласили в серьезную проектную организацию — здесь, в городе. До сих пор я ждала, когда он сам мне об этом скажет. В августе я уеду в Оберлин, и нас будет разделять огромное расстояние — больше тысячи миль.
— Правда? — спросила я, стараясь не смотреть на Лукаса, чтобы не расплакаться.
Я молча принялась запихивать в холодильник остатки праздничного ужина, которыми снабдила нас Синди, а Лукас смотрел на меня, опершись о столешницу. Когда судки с едой были разложены по полкам, я поняла, что больше не могу уклоняться от неприятного разговора. Взглянув на мое лицо, Лукас поймал мою руку:
— Иди сюда.
Пока он вел меня к дивану, я изо всех сил моргала и так строго, как только могла, внушала себе: «Не плакать! Не плакать! Не плакать!» Он устроился в углу, обнял меня и, откинувшись на спинку дивана, стал рассказывать про компанию, про то, в чем будет заключаться его работа, как хорошо ему будут платить и когда он приступает (со второй недели июля). Я слушала вполуха, не прекращая думать о том, сколько раз в семестр смогу прилетать домой. Для студентов музыкальных отделений свободный уик-энд — невиданная редкость: по выходным бывают концерты, на которых нужно обязательно присутствовать, даже если не выступаешь сам.
— Я пока только одно не решил. Что лучше: жить в Оберлине и ездить в Кливленд или жить под Кливлендом и ездить к тебе?
Он подпер голову рукой и посмотрел на меня, ожидая моей реакции. Я моргнула, не поверив собственным ушам:
— Что?
Он улыбнулся, изображая наивность:
— Ах, неужели я забыл тебе сказать? Компания находится в Кливленде.
— В Кливленде? В Огайо? Ты будешь работать в Кливленде, Огайо?
От Кливленда до моего колледжа было чуть больше получаса езды.