Просто Мария

Коллектив авторов

После смерти отца для Марии настали тяжелые дни. Она винила в случившемся себя и Лорену. Себя за то, что, занимаясь работой, мало уделяла ему внимания, Лорену за то, что та своими словами убила дона Начо.

Испытывал чувство вины и Фернандо: несмотря на все свое искусство, он не сумел уберечь Марию от тягчайшего в жизни горя. И все же он попытался ей объяснить, что Лорена только ускорила неизбежное, что сама она не была причиной смерти. Болезнь дона Начо была смертельной, и поделать с ней уже было ничего нельзя.

Но ни Мария, ни Хосе Игнасио

не были способны услышать его слова. Сосредоточившись на своем горе, чувствуя лишь мучительную боль потери, они винили в своей боли ненавистное семейство дель Вильяр. Импульсивный Хосе Игнасио винил теперь в смерти дедушки себя: своей связью с Лаурой он разжег ненависть Лорены, она пришла и убила дедушку. Как права была мама, когда остерегала его и просила держаться от них подальше! Теперь он никого из них не хотел видеть. Он с новой силой ненавидел семью дель Вильяр. И когда дон Густаво, Флоренсия и Лаура пришли выразить свое соболезнование, Хосе Игнасио сказал Лауре:

– Нашей любви пришел конец.

– Моей – нет, Хосе Игнасио, я люблю тебя по-прежнему, – отвечала Лаура с полными слез глазами.

– Пройдет время, и ты обо мне забудешь. Мы не будем больше с тобой встречаться. Никогда.

Глава 21

Мария не отходила от отца и все всматривалась в дорогое, непривычно спокойное лицо. Смерть разгладила морщины, стерла следы всегдашних забот и тягот.

Приходили друзья и знакомые, предлагали свою помощь. Мария благодарила их рассеянно, отрешенно. Казалось, она даже не видит, с кем говорит, не осознает, кто в данный момент пытается ее утешить – Рита, донья Мати, Фернандо или Артуро. Глухая тяжелая волна поднималась откуда-то изнутри, застилала глаза, туманила сознание: смерть была такой вероломной и всесильной, что заслонила, вытеснила всяческую жизнь – не только будущую, но и прошедшую. И все же Мария смутно чувствовала, что еще немного усилий, и она сможет, должна понять что-то очень важное, может быть, безнадежно запоздалое.

– Мария, – кто-то осторожно дотронулся до ее плеча, и на мгновение она очнулась.

– Виктор… Спасибо, что пришел.

– Я не мог не прийти, сейчас я должен быть рядом с тобой. Он обнял Марию, прижал к себе, словно маленькую девочку, и горькие безутешные слезы хлынули из ее глаз.

– Это я во всем виновата! Если бы я была с ним, то заставила бы вовремя обратиться к врачу, да и сердце его так бы не надорвалось. Я ведь знаю, как он страдал из-за меня, из-за моей нескладной судьбы…

– Не мучай себя, ты сделала все возможное, чтобы спасти его.

– Нет, не защищай меня. Ты всегда говорил мне правду, какой бы она ни была жестокой. Я думала только о работе, о карьере, а отцу лишь посылала деньги. Ты был прав, Виктор. Ты один разглядел во мне опасную амбициозность. Она ослепила меня, и я забыла о своих близких.

– Мария!..

– Для чего я сюда приехала? Чтобы стать популярной модисткой? Дочерью, покинувшей своего отца! Я заслуживаю презрения.

– Ты

не должна так говорить…

– Много раз ты упрекал меня в чрезмерном честолюбии. Да, оно всегда было для меня важнее сына, важнее отца… И – тебя, Виктор!

– Я не ожидал это услышать, Мария!

– Ну конечно, только смерть отца заставила меня увидеть мои ошибки. Я делала больно людям, которых любила. И больше всего – тебе, Виктор.

– Нет-нет, помолчи, успокойся. Все совсем не так!

– Ты не держишь на меня зла?

– За что?

– За все то, что я сделала. За мою глупую ревность. За все унижения, которые ты вытерпел.

– Не будем об этом… Ты позволишь мне поехать с тобой на ранчо, на похороны?

– Спасибо, Виктор. Но мы вернемся оттуда через несколько дней, а у тебя много своих дел.

– Сейчас самое главное – быть рядом с тобой.

После похорон вся семья собралась за скорбным поминальным столом. Говорили о доне Начо. Каждый вспоминал что-то особенно дорогое, связанное с отцом.

– А как он жил в последние годы? Расскажите мне, – попросила Мария.

– В заботах о ранчо. Он очень любил свои кукурузные плантации, – ответила Эстела и явственно представила отца среди дружных, шелестящих на ветру растений.

– Видишь, Мария? Ты зря так убиваешься, – заметил Роман. – Ведь ранчо отцу подарила ты.

– Да, – подхватил Хасинто, – я не знаю, что бы с нами было без Марии. Помню, как мы в первый раз получили от нее деньги!

– Мы даже зарезали курицу и устроили настоящий праздник, – добавила Эстела.

– Я тогда посылала вам слишком мало, – начала было Мария, но братья и сестры в один голос стали уверять ее, что для них эти деньги казались очень большими: их хватало и на еду, и на одежду, и даже на рождественские подарки.

– А помните, как мы радовались новой мебели?

– Еще бы! – оживилась Эстела. – Папа пригласил весь поселок на пироги. Я напекла двадцать подносов!

От воспоминаний постепенно перешли к делам насущным: как жить дальше, кому управляться на ранчо. Диего еще молод и неопытен, а у сестер и так много хлопот по хозяйству. Выручил всех Хасинто:

– Я думаю переехать сюда с семьей. Вместе с Диего мы сможем наладить дело так, словно папа жив.

– Вот здорово! – сказала самая младшая, Ана. – Папа с небес увидит, как растет его кукурузное поле и как ухаживают за скотом.

– Да, сестричка, – прижала ее к себе Мария, – и с небес папа будет защищать нас.

Тяжелый день между тем подходил к концу. Щедрый оранжевый закат широко разлился над домом, над полем. Мария по узенькой тропинке прошла к ручью, присела на еще теплую от дневной жары корягу, задумалась. Издали увидела Хосе Игнасио: он не стал нарушать ее уединения и повернул обратно к дому. Милый, дорогой мальчик! Вспомнилось, как она привезла его сюда впервые.

Отец, взволнованный и чуть растерянный, встречал их на пороге лачуги, в которой тогда жила вся их большая семья.

– Какая радость, дочка!