Просто металл
Шрифт:
Сидевшие рядом с ним чукотцы дружно подхватили:
Ведь не к теще на блины — На Чукотку едем мы.Генка продолжал:
Топни, топни, нога, Выбивай чечетку…И — снова дружный хор:
НеКто-то, смеясь, стал пробираться поближе к певцам, кто-то, предвкушая веселое продолжение этого импровизированного концерта, снова сел на свое место.
Покидаем дивный край И грустим от этого, —выводил между тем Генка с невозмутимым спокойствием, а кругом подхватывали:
Выйдешь замуж — вспоминай И про нас, Просветова.Ойкнула, смеясь и закрывая лицо руками, Катя. А Воронцов, переждав хохот, уже вгонял в краску Сергея и Клаву:
Только нам отстать негоже, Из того же теста мы. Мы от вас увозим тоже Жениха с невестою.Хохот нарастал, и Генке все труднее было перекричать с трудом утихавший зал.
Не пора ли нам прощаться? Завтра утром едем мы. Будем, братцы, там брататься С белыми медведями.Теперь уже припев подхватили все:
Топни, топни, нога, Выбивай чечетку. Не страшна нам пурга, Берегись, Чукотка!Иссякли частушки, но никто не расходился. Все вместе спели любимую: «…Меня мое сердце в тревожную даль зовет…»
Были и речи, прощальные и напутственные, тоже с шутками, с взаимными подковырками.
— Слагаю с себя полномочия блюстителя порядка, — ораторствовал Геннадий, — и предлагаю поручить это дело Мише Шемякину. За ним такая сила, что любая колымская шпана спасует.
— Бульдозер, что ли? — задал кто-то явно провокационный вопрос.
Генка моментально отреагировал:
— Нет, Катя. С ней, будь уверен, и на участке спокойно будет, и мужу прямая выгода. На общественном поприще кулаками намашется — дома рукам воли давать не будет.
— А ты пробовал?
— Нет, мы с Просветовой в разных весовых категориях. Я в весе мухи, она — слона, — не растерялся Воронцов.
— Так ты бы с нею в работе схватился! — крикнул Вася Копытко.
— Опять, же не могу, у нас разный профиль. В пересчете на проценты, пожалуйста.
— Ого! Смелый какой!
— Попробуй!
— И попробую! Как, попробуем, ребята, колымчан остающихся в отстающие преобразовать? — обратился он к своим.
Вскочила Клава.
— А что? Давайте, и в самом деле соревноваться. Кто кого? Участок колымский и участок чукотский…
— О-го-го-го-го-го!
— Куда вам?!
— Кишка
— А вот давайте, попробуем!
— Сла-ба-ки! Сла-ба-ки! Сла-ба-ки! — начали скандировать в одном углу.
А утром была дорога. Змеясь, текла под колеса тысячекилометровая Колымская трасса, убегали назад худенькие, уже сбросившие хвою озябшие лиственницы. Лениво поворачивался боком поторопившийся надеть зимнюю шапку величавый Морджот — этот колымский Казбек. К нему прицепилось, словно торчащий седой локон, небольшое облачко.
Кто-то продекламировал:
Ночевала тучка золотая На груди утеса великана. Утром в путь она умчалась рано…— Не умчалась, — с сожалением констатировал Карташев. — Прикрыло Морджот облачком — значит, быть непогоде…
Но то ли не сработал на этот раз испытанный колымский барометр, то ли автобус успел ускользнуть от надвигающегося ненастья за Яблоновый перевал, но почти до самого Магадана нещедрое северное солнце заглядывало в его окна то с одной, то с другой стороны, словно это и не трасса петляла в сопках, а разрезвившееся светило скакало с места на место, провожая чукотцев-добровольцев в дальний путь.
Автобус пугливо — подальше бы от обрыва! — жался на прижимах к крутым склонам сопок, осторожно разматывал на спусках запутанный серпантин дороги.
Говорили мало — больше пели о путях-дорогах, о встречах-расставаниях, о романтике дальних странствий. На остановках шумной гурьбой вываливались из автобуса, опустошали меню очередной трассовской столовой и ехали дальше, затягивая подкрепившимися голосами «Девчонки танцуют на палубе…», или более давнюю — «Дан приказ ему на запад…», или даже «Как родная меня мать провожала…».
Так с песней и въехали в Магадан, уже зажигавший вечерние огни. Здесь им предстояла только ночевка. Утром из аэропорта должен был уходить на север рейсовый ИЛ-14. Но на трассе не было погоды, и вылет задерживался. За три дня на Чукотку не было отправлено ни одного самолета. Начались аэрофлотские бдения. Ежедневно утром они ехали в аэропорт, слонялись там до наступления сумерек и снова возвращались в гостиницу.
Возвращаясь в очередной раз из аэропорта в Магадан, Генка ворчал:
— Интересно, а можно когда-нибудь увидеть этот город при дневном свете? Или нас таким путем к полярной ночи приучают? В аэропорт — до рассвета, обратно в город — после заката. Что я им филин, что ли?
Вынужденное безделье явно начинало тяготить ребят. Хуже того, временами кое от кого стало попахивать винцом. От Генки — тоже. Гладких поначалу не возражал против «посошка на дорожку». Но дорожка со дня на день откладывалась, а посошок грозил перейти в постоянное время препровождение. Дальше так продолжаться не могло. Когда к безделью, пусть даже вынужденному, примешивается запах спиртного, — добра не жди. Надо было что-то придумывать. Гладких посоветовался с Клавой. Ребята, по молчаливому уговору продолжали относиться к ней как к своему вожаку. Решили, что надо использовать вечера более целесообразно, сочетая приятное с полезным, и непременно — всем вместе. И за полторы недели, пока на трассе стояла нелетная погода, ребята полной мерой вкушали от всех благ цивилизации, какие им мог предоставить областной центр. Они пересмотрели все спектакли Магаданского театра, бегали в кино, на танцы, побывали во Дворце спорта.