Просто металл
Шрифт:
И тут опять отличился Веня. Он неожиданно выскочил из-за спины Гладких и бросился под ноги Седому. Еще сохраняя равновесие, тот вскинул ломик, но Иван успел перехватить его руку. Пушкарев с силой рванул Седого за ноги, и он упал.
Никто, кроме подбежавшей Клавы, не видел, как Генка бессильно опустился на снег.
— Ты с ума сошел! — наклонилась над братом девушка. — Сейчас же вставай!
Она сбросила с себя телогрейку и накинула ее Генке на плечи.
— Вставай же, Генчик! Вставай, братик! — умоляюще просила Клава. Она схватила его сзади подмышки и тщетно старалась поднять. В глазах девушки
— Ничего, сестричка, — попытался улыбнуться Генка. — Дважды два — пять все-таки…
Бредит, подумала девушка.
Геннадий откинул голову назад, на ее плечо, и устало закрыл глаза.
15. И снова — начало
Гладких напутствовал Клаву:
— Не мне тебя уговаривать. Проследи там, чтобы Геннадия устроили как следует, с лечащим врачом поговори. Может быть, ему дополнительное питание будет нужно — в расходах не стесняйся. Вот тебе бумага в райком профсоюза, постарайся добиться ссуды на лечение. Да не стесняйся, это не благотворительность, заслужил твой брат.
— Спасибо, Иван Михайлович.
— Да ты что? Какое там спасибо! И еще одно. Знаю, не до того тебе, но в районный отдел милиции придется зайти. Расскажешь там начальству все, что нам об этом Седом известно. Думаю, что и там о нем знают кое-что, разыскивают даже наверное. Главное, пусть они навстречу тракторной колонне высылают кого-нибудь. Чем быстрее этого типа ребята передадут кому следует, тем у меня душа спокойнее будет. Ну, а обратно опять с Гуляевым доберешься. Ему снова к нам колонну вести, технику на участок забрасывать. Как Геннадий-то сейчас?
Клава, покусывая губу, махнула рукой с отчаянием:
— Ой, плохо, Иван Михайлович! Температуру уже никак сбить не удается, забывается часто, бредит… Что же это будет, Иван Михайлович, а? Что будет?
Голос ее дрожал — вот-вот сорвется в плач, безудержный, отчаянный… Гладких сообразил: нельзя утешать — не выдержит. И прикрикнул:
— Не смей раскисать! Слышишь, Воронцова! Геннадию сейчас меньше всего слезы твои нужны.
Клава с трудом сглотнула подступивший к горлу тяжелый и твердый, как булыжник, комок.
— Нет-нет, Иван Михайлович! Я — ничего. Я все, как надо, сделаю.
— Вот это другое дело. Отправляйтесь. Все будет хорошо. Я уверен.
Уверен? Два дня Куколкин не отходил от постели Геннадия. Старый фельдшер был непривычно молчалив, и уже это свидетельствовало о большой его озабоченности. На настойчивые расспросы Клавы он ответил:
— Сердце хорошее, должно справиться.
Ивану Гладких сказал иначе:
— На одном только здоровом сердце держится. Но и у него оно — не перпетуум-мобиле. Слишком уж нагрузка непомерная.
Решили, что любыми средствами надо отправлять Воронцова в больницу. Но какими? В обратный путь отправлялся санный поезд Гуляева, но слишком долог был этот способ передвижения для данного случая. С ним Седого можно отправить: этому-то уж определенно некуда было спешить… Оставался один выход — оленьи нарты.
Бригадир Коравье, узнав, в чем дело, и рядиться не стал, сразу же пообещал и лучшую упряжку дать и самого опытного каюра с больным отправить. О человеке ведь речь идет, о жизни его. А неписаный закон тундры разночтений не знает: обрушилась на кого-то
Но тут возникло новое осложнение. Из соседней бригады, едва не загнав оленей, примчался гонец с известием о еще одном несчастном случае. Сломал ногу и сильно обморозился один из пастухов. Куколкин на ходу проинструктировал Клаву, оставил ей лекарства, сердечные укрепляющие средства, какими располагал, и поспешно уехал. Теперь Геннадий оставался и вовсе без медицинского глаза, вывозить его надо было немедленно. Сопровождать больного Гладких поручил, разумеется, Клаве.
Тундра укачала Геннадия. Тепло одетый; «упакованный» в спальный мешок, он или уснул или впал в забытье, и встревоженная Клава поминутно наклонялась к нему, прислушиваясь к его дыханию.
Ехали налегке — небольшой мешок с продуктами у Клавы, примус и огромный, трехлитровый чайник у каюра. Трое на одних нартах — и без того груз немалый. Поэтому в гору или каюр или Клава, а то и оба шли рядом с упряжкой. Время наверстывали на таких же долгих пологих спусках.
Каюру было лет за пятьдесят, не меньше. Годы избороздили его лицо тончайшей сеткой морщин. У чуть суженных, словно прищуренных глаз они разбегались тонкими лучиками. Казалось, что старый каюр все время улыбается чему-то лукаво и мудро. Но на поверку был он серьезен и степенен, двигался с кажущейся медлительностью, но удивительно рационально — ни одного лишнего движения. Клава просто поражалась, как на коротких их остановках словно сам по себе наполнялся снегом чайник, начинал гудеть примус, были проверены и подтянуты узлы на ременной упряжи и уже готова была продолжать путь упряжка. И шагал старик, казалось, неторопко, чуть вразвалку, но девушка едва поспевала за ним.
Старик ни разу не обмолвился о больном, о печальной их миссии. Сначала Клава решила, что он вообще не говорит по-русски. Но каюр заговорил и обнаружил при этом полную осведомленность о происшедших на участке событиях. Обнаружил весьма своеобразно, в рассказанной им сказке. Управляя упряжкой, сидел он впереди и говорить начал неожиданно, не повернув головы, словно сам себе:
— Старые люди рассказывали. Жил в тундре охотник. Зверя промышлял, шкурки в колхоз сдавал. Шел капканы ставить. Увидел мышонка на снегу. Совсем замерзал мышонок. Поднял его охотник, отогрел в ладонях, глубоко в снег закопал. Пусть греется. Волк проходил. Почуял мышонка, стал снег разгребать. Сильно есть хотел. Мышонок бежать пустился. По следу охотника бежал. Так подумал: «Я легкий. По капкану пробегу, ничего не будет. А волк попадется, охотнику помогу и сам от волка избавлюсь». Сделал так. Попался волк. Умный мышонок был. И сильный. Сильнее волка…
И не похоже, кажется, но в том настроении и при тех думах, что одолевали Клаву, близкой и очевидной была для нее аналогия. И молчала уж больно долго она, переполнила ее невысказанная тревога. Поэтому зацепилась за повод, как за соломинку, заговорила тоже:
— Боюсь я, дядя Нунтымкин. Очень боюсь! Видите, какой он? Только бы успеть нам. Только б успеть!
Нет, она не подгоняла каюра. Даже ей было видно, что короткие привалы он делает только для того, чтобы дать минимальный отдых оленям, останавливаясь по одному ему известным признакам там, где животные могли найти ягель.