Просто металл
Шрифт:
— Кто это? Кто? — Генка в упор смотрел на Клаву широко раскрытыми немигающими глазами. В таком возбуждении она его еще никогда не видела.
— Да что ты переполошился-то? Киномеханик это. Вместе с фельдшером приезжал. Ну, тот, о котором я тебе рассказывала, помнишь?
— Сейчас же позови его сюда! Слышишь, Клава?
— Да ты можешь объяснить толком, что случилось? Зачем он тебе?
— Потом. Иди скорей, а то уедут. Скажи — на минутку только, к больному. Ну, придумай что-нибудь! Скажи, что киномеханик-любитель я, проконсультироваться хочу. Иди же, ну!
Клава,
— Скорей, сестричка! Скорей!
А в сознании Генкином беспорядочно роились, сшибались и путались, вытесняя одна другую и снова возникая, беспокойные мысли. А если не он? Нет-нет, он не ошибается! И сон тот кошмарный не случаен был. Голос киномеханика, услышанный сквозь забытье, подсказал его. Позвать кого-нибудь? Схватить? Нельзя! Бывают же голоса похожие. На смех поднимут еще… А если все-таки он? Тогда задержать? «Держи его!» закричать? Но следователь и ошибиться мог. Это ведь только предположение его было, что Седой Лешку тогда — в шурф… Но почему — Степан? Так его фельдшер звал, кажется. А Седого Андрей Возников по-настоящему звать. Если он, то значит скрывается под чужим именем…
Еще никто не вошел, а Геннадий, услыхав голоса и шаги за дверью, как-то сразу проникся уверенностью и подготовил себя: он!
Седой узнал его сразу. Это Генка увидел по тому, как замер на мгновенье киномеханик, встретившись с ним глазами, как, оценивая обстановку, окинул быстрым взглядом все помещение. Не знаешь, как повести себя? Ну, ничего, сейчас я тебя успокою, подумал Генка и спросил:
— Не узнаешь? А я тебя по голосу сразу узнал. Вот, думаю, встреча! Как в кино. Здорово, что ли?
Седой оглянулся. У дверей, с любопытством прислушиваясь и разглядывая неизвестного ей Генкиного знакомца, стояла Клава.
— О! Смотри-ка ты! — уже оправившись от неожиданности, но продолжая разыгрывать удивление, сказал Седой. — Припоминаю вроде. Геннадием звать, да? — Теперь он в упор глядел на Воронцова. Засмеялся, а глаза все равно остались те же — доискивающиеся, пристальные. — Ну, и хорош ты тогда был! Вот уж не подумал бы, чтобы ты вообще что-нибудь запомнить мог. А ты — по голосу. Силен!
— Ну-ка, сестричка, пошла бы ты пока к фельдшеру, проконсультировалась бы у него поподробнее.
Клава обиженно передернула плечами и вышла.
— А я тебя и поблагодарить тогда не успел, — сказал Генка. — Да ты садись, — подвинулся он на кровати — Я не заразный.
— Некогда. За что благодаришь-то? За компанию?
— Скромничаешь? Или, ты думаешь, я не знаю, что ты из-под Лешкиного ножа меня тогда спас? Кстати, слышал о нем?
— Нет, а что? — Седой уперся в Геннадия напряженным, ждущим взглядом.
— Допрыгался, — ответил Воронцов. — Рухнул спьяну в шурф и черепок проломил.
— Ну?! — почти обрадованно удивился Седой.
— Точно, я тебе говорю. Еле выкарабкался.
— Кто — выкарабкался? — весь подавшись вперед, испуганно переспросил Седой.
— Как кто? Лешка. Не из шурфа, конечно, — оттуда его люди добрые
— И… и где он? — Седой даже оглянулся растерянно, словно опасаясь, что увидит Важнова вот сейчас, здесь же.
— Лешка-то? — небрежно переспросил Воронцов. — А чего ему тут делать, на Чукотке? Он на старом месте остался. Повезло еще! Пока в больнице отлеживался, с прибором дело замяли.
— Не судили, значит? — встрепенулся Седой и осекся: не должен же он ничего знать о той истории!
Но Генка словно между ушей пропустил его промашку.
— Обошлось. Привет тебе передавал…
Переиграл Генка! Седой метнул в него колючий, подозрительный взгляд и шагнул к двери.
— Хрен с ним. Некогда мне. Выздоравливай.
— Погоди, куда же ты? — Воронцов сел на кровати. — Потолкуем еще…
— Некогда, — Седой взялся за ручку двери.
— Зайдешь еще?
— А как же! Денька через два-три. Как дважды два…
Хлопнула дверь. Уйдет! Теперь обязательно уйдет! — с отчаянием подумал Гейнадий. — Упустил, балда! И подчиняясь чисто импульсивному побуждению, вскочил, сунул ноги в валенки и, как был, в трусах и майке, выскочил из барака. Седой быстро, почти бегом, приближался к тракторам, возле которых его поджидала упряжка. Фельдшер уже сидел на нартах. Рядом стояли Гладких, Пушкарев, Продасов, Клава.
— Стой! — закричал что есть силы Геннадий. — Стой! Задержите его! Иван Михайлович, это — Седой! Не пускайте его! — И побежал.
Оглянулся и тоже побежал Седой. Всплеснув руками, не понимая ничего, а только увидев своего больного брата на улице и в таком виде, рванулась им навстречу Клава. Седой, не приостановившись даже, отшвырнул девушку с тропинки. Преступник понимал, что бежать в тундру бессмысленно — пешком от преследователей не уйти, — и решил любой ценой пробиться к нартам. Опасность — смертельная — придала ему силы и ловкости. Он ужом увернулся от ринувшегося навстречу ему Гладких, одним ударом сбил с ног Пушкарева и с разбегу плюхнулся в нарты, плечом сбросив с них массивного фельдшера. Продасов отпрянул в сторону и занял безопасную позицию за трактором. Но мгновенно вскочивший на ноги Веня Пушкарев не дал Седому тронуть оленей с места. Он одним прыжком достал его и опрокинулся вместе с ним в снег. Оба вскочили одновременно. Седой коротким резким ударом в живот снова сбил Пушкарева с ног и, отступив к трактору, схватил лежавший на гусенице ломик. Подбежал Генка. Тяжело дыша, двинулся прямо на Седого.
— Без тебя обойдется! — крикнул ему Гладких и, загораживая Генку, сделал шаг вперед, внимательно следя за каждым движением Седого.
Тот перехватил поудобнее ломик. Ни страха, ни отчаяния в его взгляде не было — глаза его были налиты одной только яростью.
— Поть! Поть! — прохрипел он, пытаясь голосом послать оленей вперед и рассчитывая, по-видимому, прорвавшись, прыгнуть в нарты на ходу. Но олени не шелохнулись.
— Брось ломик! — приказал Гладких.
Но Седой рванулся ему навстречу.