Просто металл
Шрифт:
В контору ворвался Прохоров.
— Бумаги тут у вас нет лишней? — шаря по углам быстрыми черными глазами, скороговоркой выпалил он. — Опыт один поставить надо.
— Какой опыт?
— Проверить хочу, правильно ли меня в школе физике учили.
— А без загадок можно? У меня времени нет твои шарады разгадывать. Уточняю: верно ли, что теплый воздух легче холодного?
— Ну, это я тебе и без всяких опытов объяснить могу. Теплый воздух, как и любой газ, впрочем, занимает больший объем, и значит….
— Во-во! — перебил Прохоров. — Меньше четверки
На следующий день Гладких узнал, что опыт Прохорова удался. На ключе Холодном шурфовщики наткнулись на очень тяжелый грунт и вынуждены были прибегнуть к помощи взрывников. Теперь много времени, уходило на проветривание глубоких, восьмиметровых шурфов, в которых после отпалки скапливались ядовитые газы. Ставить вопрос о какой-то специальной вентиляционной технике не имело смысла. Вот тут-то сообразительному Виктору и пришел на помощь известный физический закон; теплый воздух, поднимаясь кверху, создает вертикальный поток увлекаемых им газов. С легкой руки Виктора шурфовщики стали сжигать в шурфах старую бумагу. Скоро бумагу заменили специальными факелами. Выигрыш, правда, был незначительный — какие-то минуты, но то, что шурфовщики стали биться за за них, было весьма примечательно.
Месяца через полтора, после одного из производственных совещаний на прииске, Горохов пригласил Гладких к себе.
— Понравился мне твой рапорт, Иван. Хвалю. Хорошо за дело взялся.
— Хвалить мало, Петр Степанович, — ответил Гладких. — Помогать надо.
— А чего тебе помогать? Работаете вы неплохо, нормы теперь выполняете, производительность ты повысил…
— Не я, а люди, Петр Степанович. Но не в этом дело. Что это за производительность?! Техника на участке нужна, буровые станки…
— Э! — досадливо отмахнулся директор. — Ты опять за свое. Нашел дураков — технику к тебе забрасывать. За высокие показатели в перевыполнении технических норм — спасибо, конечно. Для отчета пригодится. Но ведь золота-то пока нет. И неизвестно, будет ли.
— Золото, по всем показаниям, там должно быть. И оно будет обнаружено тем скорее, чем лучше будут организованы работы на участке.
Горохов нетерпеливо постукивал по столу карандашом. Иван помолчал, тщетно дожидаясь директорского ответа, потом спросил:
— Зачем звали, Петр Степанович?
— Помощи у тебя решили просить, — настороженно поглядывая на него, сказал Горохов.
Насторожился и Иван.
— Помощи? Вы — у меня? Не понимаю. Мы и так стараемся, чем можем, прииску помочь.
— Ну да, конечно. Только не о том речь. От этой вашей помощи еще неизвестно, какой толк будет. А мне помощь сегодня нужна. Сейчас, понимаешь? Чтобы взять побольше и вовремя то золото, которое уже есть.
— И чего же вы хотите?
— Советовались мы здесь вчера и решили, что целесообразно половину людей у тебя забрать.
— То есть как это — забрать?..
— Очень просто. Производительность у тебя выросла, а людей столько же осталось. Спасибо, значит, за высвобождение
Гладких решительно рубанул куланом воздух.
— Нет, не логично! Мы же фронт работ увеличиваем. Ни одного человека с участка я не дам!
— Не дашь?
— Не дам.
— Та-ак. Значит, мой приказ не выполнишь?
— У меня есть ваш приказ. Письменный. О закреплении за участком рабочей силы. Отменяйте его по всей форме, официально. И пишите новый. Но я его обжалую. До обкома партии, если понадобится, дойду, но лишать прииск базы не дам.
И чаша директорского терпения переполнилась.
— Пугать?! Ты — меня пугать?! Мальчишка! — сорвался он на крик. — О прииске он заботится, видите ли! На меня — слышишь? — на меня еще пока эта забота возложена! Кстати, и обкомом партии тоже. Понимаешь?! Иди жалуйся? К кому пойдешь? Может быть, к Сергею Ивановичу? Так он тебе скажет, что Горохов здесь двадцать лет с гаком, что он «Славный» из прорыва вытащил, шесть лет в отпуске не был…
— Напрасно, — спокойно вставил Гладких.
— Что напрасно? Я тебя спрашиваю, что напрасно?!
— Напрасно в отпуске не были, нервы бы вам там подлечить не мешало. Разрешите идти, если у вас ко мне больше нет ничего.
Но распалившийся директор продолжал кричать, понося на чем свет стоит и Гладких, и вообще всех «молокососов», и «зазнаек».
Иван нахлобучил шапку и тихо, но твердо сказал:
— Сегодня я действительно от вас ничего больше не услышу. До свидания…
Ни в этот день, ни позднее приказа об откомандировании людей с участка он так и не получил.
…Это было часов в семь вечера. В контору не вошел, а ворвался Карташев. Тот самый Карташев, который во всех случаях жизни казался абсолютно спокойным и которому такая живость была как будто совсем несвойственна. В первое мгновение Иван даже испугался: не стряслось ли чего?
— Что такое? Что с вами, Семен Павлович?
— Сейчас, сейчас, — запыхавшись, с трудом повторял старик, доставая что-то из глубокого кармана ватных брюк. Наконец он извлек оттуда спичечный коробок, аккуратно разгладил ладонью лежавший на столе газетный лист и высыпал на него содержимое коробки. — Вот! — торжествующе провозгласил он. — Вот оно, Иван Михайлович! Как полагается!
При свете тусклой аккумуляторной лампочки на столе матово поблескивала маленькая пирамидка золотого песка. Как завороженный смотрел на нее Иван, потом порывисто — обнял старика и крепко поцеловал его небритую, колючую щеку.
— На «Холодном», — рассказывал Карташев, — на шестнадцатом работал. До песков дошел, взял пробу, как полагается, смотрю — есть. Я еще лоток. Опять металл. Вот, — кивнул он на стол, — всего с двух лотков. Представляете?..
С грохотом, стукнув о внутреннюю стенку так, что с потолка посыпалась известка, распахнулась дверь, и на пороге появился Витька Прохоров.
— Есть! — выдохнул он, развязывая зубами узел на носовом платке.
Рядом с карташевской выросла еще одна пирамидка золота…