Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

Новиков Николай Михайлович

Тоскливо было на душе.

Клавдия Ивановна, уже открывшая рот, чтобы сказать привычную в последние дни фразу «может, останешься?», взглянув на дочь, промолчала.

Пригородная электричка медленно катилась по мосту через Кубань. Прижавшись лбом к холодному стеклу, Наташа задумчиво смотрела на светло-коричневые воды реки, разделенной широким островом на две протоки. Мелеет Кубань. Когда-то этот остров появлялся из воды лишь к осени, и росли на нем камыши, теперь же он вообще не скрывается под водой и весь покрыт густым голубоватым вербником.

Там, за островом, ближе к спиртзаводу, где летом купаются и ловят рыбу, под старым дубом, обвитым плетями дикого винограда, Наташа однажды услышала

приглушенный плач. Прижимая к груди трехлитровую банку с ежевикой, она осторожно прошла вперед по тропинке вдоль обрывистого берега. Под старым дубом в одних трусиках стояла дочка директора спиртзавода Ирка Круглова, прикрывая ладошками груди. Ей, как и Наташе, было пятнадцать лет. В том году обе закончили восьмой класс, только Ирка училась в параллельном «А» классе. Она плакала и медленно отступала к воде. Ноги по щиколотку увязли в прибрежной глине. А к ней, противно ухмыляясь и помахивая красным лифчиком от купальника, медленно приближался выпускник средней школы Валерка Лобода. Наташа знала, что они встречаются. О таких вещах вообще все всё знают. Наверное, гуляли вместе, и вот что из этого получилось. Намерения Валерки были яснее некуда. Затравленный взгляд Ирки, ее жалостное всхлипывание тоже нетрудно было понять. Но как помочь? Вокруг — ни души, а Валерка сильный парень, по крайней мере, с двумя девчонками запросто управится. И Наташа придумала. Прячась за разросшимся ореховым деревом, закричала что есть мочи: «Идите сюда, скорее! Я нашла их! Владимир Иванович, ребята, они здесь!» Пуще всего боялась, что Валерка не поверит этому старому трюку… Даже страшно было представить, что сделает, рассвирепев. Но он поверил. Рванулся в лес так, что аж пятки засверкали. Когда Наташа подбежала к Ирке, та трясущимися пальцами пыталась застегнуть лифчик: лучше сквозь землю провалиться от стыда, чем предстать перед глазами отца и ребят в таком виде. Как же она удивилась, когда узнала, что никого, кроме Наташи, поблизости не было и нет. А потом обе стремглав помчались по узенькой тропинке вдоль обрывистого берега. Вдруг Валерка вздумает вернуться! Так и стали они близкими подругами…

Осталась позади Кубань. Широкая полоса болот, заросших камышом и чаканом, тянулась с правой стороны от железнодорожной насыпи до крутого подъема в гору. Только это была не гора, а, как говорила учительница географии, древний берег Черного моря. И вот уже наверху показались красные кирпичные дома окраины города Кропоткина.

Осталась позади плачущая мать на грязной, пропитанной нефтью платформе.

Остались позади детство и юность, подруги и друзья. Может быть, вся прежняя жизнь?

Может быть — да, а может быть, и нет. Пока что ясно одно: впереди Москва, и отступать есть куда.

2

В Москве шел снег. Сырой, холодный ветер заставлял людей, столпившихся на высокой платформе в ожидании посадки, зябко ежиться, поплотнее запахивать пальто и куртки, заматывать шарфы. В призрачном свете мутных фонарей многоголосая толпа казалась пугающе-опасной, чужой, неприветливой.

Наташа стояла на мокрой платформе, поглубже засунув руки в карманы синей болоньевой куртки, и напряженно вглядывалась в лица спешащих людей. Владимир Иванович послал телеграмму, чтобы дочь встретила ее, но вот прошло десять минут, а Ирки все не видно. А если она почему-то совсем не придет? Наташа с тоской посмотрела на чемодан и три сумки у ног: с таким багажом и до метро не доберешься. Вот беда. И холодно как! Знала бы, что в Москве идет снег, оделась бы потеплее.

На Курском вокзале все было не так, как на станции в Гирее. Удивляло, что люди здесь были одеты неряшливо. Не хуже, чем в Гирее, но именно — неряшливо. Там даже совсем бедные старики, собираясь в Кропоткин за покупками или по другим своим делам, обязательно надевали чистые пиджаки и тщательно отглаженные, пусть даже и с заплатками, брюки. Казалось, на московском

вокзале все пассажиры и встречающие должны выглядеть солидно. Ничего подобного! Не Москва, а какой-то цыганский табор.

Неподалеку от Наташи у груды чемоданов суетилась бабка в замызганной куртке, джинсах, сморщенных на заднице так же, наверное, как и кожа под джинсами, и в нелепой кепке. Неужели не соображает, как глупо она выглядит? По нынешней погоде надела бы пальто с песцовым воротником, красивый платок или шапку — совсем другой человек получился бы: солидный, уважаемый, каким и полагается быть в таком возрасте. А то ведь черт-те что получается. Но говорить об этом незнакомой старухе Наташа, конечно же, не стала.

Да где же эта Ирка? Что, если и вправду не встретит? Захотелось достать из чемодана свитер, надеть, а то ведь на ней под курткой был только черный праздничный костюм да белая нейлоновая кофта. Не больно согреешься… Носильщик с тележкой, здоровенный парень в распахнутой утепленной джинсовой куртке остановился рядом.

— Что загрустила, красавица? Помочь?

— Спасибо. — Наташа помнила советы бывалых земляков, утверждавших, что в Москве задаром не помогают, с опаской посмотрела на носильщика. — А сколько это будет стоить?

— Да почти ничего, — усмехнулся носильщик. — Для тебя, можно сказать, бесплатно. Всего сто рублей.

— Сто рублей? — ахнула. — Да вы что, издеваетесь надо мной? Я целые сутки в поезде ехала за сто рублей.

— А теперь целые сутки стоять будешь. Не встретили, да? Это бывает. Если есть проблемы с ночлегом, могу помочь. Даже за бесплатно. С такой внешностью, как у тебя, в Москве можно очень даже неплохо устроиться. Нужно только места знать.

— Это ж куда вы меня хотите устроить? — сердито уставилась на нахала Наташа. — И что я там должна делать?

— А это я тебе расскажу, — самодовольно хохотнул он. — Покажу и дам попробовать.

— Отстаньте от меня! Идите туда, куда шли, и не морочьте мне голову!

— Совсем дикая, — огорченно вздохнул носильщик. — Ну, как хочешь. Между прочим, здесь сто рублей давно уже не деньги. Пачка наших паршивых сигарет червонец стоит, а приличные меньше чем за семьдесят и не ищи. Но это так, бесплатная информация.

Наташа отвернулась, всем видом показывая, что не желает больше разговаривать. Носильщик пожал плечами и пошел дальше вдоль вагонов. Двух минут не прошло, как он прошествовал в обратном направлении, толкая загруженную с верхом тележку. Посмотрел на Наташу, усмехнулся и, наклонившись к ней, негромко сообщил:

— Двести. И, между прочим, меня зовут Димой. Захочешь решить свои проблемы, спроси у любого коллеги. Будет обеспечен царский прием, красавица.

Нахальное предложение носильщика возмутило Наташу, но мысли в эти минуты были о другом. У нее, секретарши директора, оклад был пятьсот рублей в месяц, у матери — шестьсот пятьдесят. А этот бугай за десять минут зарабатывал двести. Что-то жуткое чудилось в несоразмерных труду цифрах.

Высокая курносая девушка в темных очках и с русыми прядями, выбивавшимися из-под белой вязаной шапочки, стремительно подошла к Наташе, обрадованно воскликнула:

— Вот ты где спряталась, Наташка! Наконец-то нашла тебя. Смотрю — стоит, нахохлилась. Как сирота казанская!

— Ты бы еще задержалась на час, тогда бы я точно почувствовала себя сиротой. Курской. — Все еще сердитая, Наташа обняла подругу. — Сколько можно ждать? Или ты подумала, что идешь на свидание к парню, чем дольше не придешь, тем больше он уважать тебя станет? Со мной этот номер не пройдет.

— Замерзла?

— А ты не видишь? Зуб на зуб уже не попадает.

— Не обижайся, Наташка. Твой дурацкий поезд опаздывал сперва на десять минут, потом на пятнадцать, потом на полчаса. И вдруг объявляют, что уже прибыл. Пока я добралась до платформы, он уже ушел на Каланчевку. Где этот десятый вагон искать? Пришлось идти и всех разглядывать, пока не натолкнулась на тебя. Народу — сама видишь, сколько. Вокзал!