Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке
Шрифт:
— Ты прямо совсем — москвичка. — Наташа изумленно разглядывала подругу. Ирина была в красивой розовой куртке с капюшоном, в вельветовых джинсах, заправленных в короткие сапоги. — А очки зачем нацепила? Ты же и без них видишь хорошо.
— Они мне идут, знающие люди подсказали.
— Воображала! Вот испортишь глаза, потом жалеть будешь. Ох, ну и холодно тут у вас. Просто кошмар! Апрель месяц, а снег. Даже не верится. А у нас в Гирее — теплынь, сады цветут вовсю.
— Потому что Гирей на тысячу шестьсот километров южнее Москвы. Ну перестань дуться, Наташка! Я ужасно рада, что ты решила учиться здесь.
— Наши, наши. — Все-таки хорошо, когда в чужом, незнакомом городе тебя встречает подруга.
— Тогда хватаем и — вперед. Я уже договорилась с соседкой по комнате. Она не возражает, что ты немного поживешь у меня. И раскладушку позаимствовала.
Ирина взяла две сумки, непроизвольно охнула.
— Что, тяжело? — поинтересовалась Наташа. — Ты взяла свои сумки, Ирка.
— Мои дорогие родители камней туда напихали, что ли?
— Много всяких банок для укрепления твоего здоровья. Владимир Иванович перечислял, с чем они, да я всего не запомнила. — Наташа взяла чемодан и третью сумку, двинулась вслед за Ириной. — Сказал, пусть не обижается на скромную передачу. Когда станешь знаменитой, будет передавать больше. Только не со мной, я и так из-за твоих сумок страху натерпелась.
— Может быть, скоро и стану знаменитой, — загадочно засмеялась Ирина. — Предлагают роль в одном фильме. Вот я сейчас и думаю: соглашаться или нет.
— Что ж тут думать, соглашайся, — посоветовала Наташа. — Передачи из дому станут увесистее, а в Гирее, как посмотрят этот фильм, так сразу и переименуют клуб спиртзавода в клуб имени знаменитой артистки Ирины Кругловой. Портрет над дверью повесят и в депутаты какого-нибудь совета выдвинут.
— Ага, выдвинут! — усмехнулась Ирина, думая о чем-то своем. — Если я соглашусь и родители увидят этот фильм, с ними же инфаркт может случиться, сразу с обоими. Тогда придется мне им в больницу передачи возить.
— Такой страшный фильм?
— Вот приедем, я тебе все и расскажу. Как там папа, все у него нормально?
— Плохо, — с лукавой усмешкой вздохнула Наташа. — Переживает. В Кропоткине, говорит, кое-кто уже на «мерседесе» ездит, а он, директор завода, — все еще на «волге». Какая ж это перестройка?
— «Волга» уже не новая, четыре года скоро будет. — Ирина приняла шутку всерьез.
…В подземном переходе было грязно и накурено. Тоской веяло от холодных кафельных стен. А люди! Небритые, нестриженные мужчины, грубо размалеванные женщины… Наташа вздохнула. Не нравилась ей такая Москва. Но, может быть, есть и другая, знакомая с детства по картинкам в школьных учебниках, по телевизионным передачам? Без глупой суеты, без наглых носильщиков… Как он смотрел на нее, как самодовольно усмехался! Неужели думал, что она пойдет с ним? Это что ж, так заведено здесь: если девушка симпатичная, то и на все должна быть согласная?
После второй чашки крепкого горячего чаю Наташа почувствовала, как приятная слабость разливается по всему телу, ноги согрелись наконец в толстых вязаных носках, которые дала Ирина. Свои-то не взяла — апрель месяц на дворе!
— Ну, рассказывай, куда же ты надумала поступать? А то меня уже любопытство разбирает.
— В Народную экономическую академию. Год учиться, потом стажировка в Европе,
— Что-то уж больно все хорошо, — с сомнением покачала головой Ирина. — Даже не верится. Как бы стажировка в Европе не оказалась работой в турецком или югославском ночном кабаке. Такое теперь частенько случается.
— Типун тебе на язык! — махнула рукой Наташа. — Это же в газете было написано, а не где-нибудь на столбе.
— Сейчас что в газете, что на столбе — никакой разницы. Ой, смотри, как интересно получается: нэ-а!
— Что — нэ-а? — не поняла Наташа.
— Твоя Народная экономическая академия сокращенно будет нэ-а, — со смехом пояснила Ирина.
— А мы из нее сделаем: да-да! — решительно заявила Наташа.
— «Да-да» — это уже будет дипломатическая академия для детей академиков, — продолжала смеяться Ирина.
— Ирка! Будешь издеваться, я в тебя чувяком запущу! — пригрозила в сердцах Наташа.
— Наташка! Собираешься в Европу, а говоришь «чувяки»! Я же тебе объясняла: тапки, тапочки — вот как правильно. Учись, будущий академик, а то в Европе не поймут тебя.
— Как говорю, так и говорю. А в Европе, чтоб ты знала, людей уважают за их знания и умение, а не за то, кто как говорит. Ты тоже раньше говорила «чувяки» и хуже от этого не была.
— Представляю! — Ирина хохотала до слез. — Выйду на сцену и скажу: лакей, принеси мне чувяки! Вот умора будет, зрители от смеха на пол попадают.
Засмеялась и Наташа.
— Ты что же, девяностолетнюю старуху будешь играть, которая не в состоянии сама нагнуться и взять чувяки?
— Какая же ты все-таки дикарка, — вздохнула Ирина. — Тапочки и туфли лакеи подают принцессам, поняла? Я буду играть принцессу. Ну ладно, я вот еще о чем: ты хоть представляешь, что желающих там будет тьма?
— Думаешь?
— Уверена. Пол-Москвы уже там.
— Ух ты! — удивилась Наташа. — Этого я не знала.
— А если запишут тех, кто пришел раньше? Или, еще хуже, кого нужно — уже записали, а завтра всем остальным скажут, мол, опоздали, извините, приезжайте через год?
— Такого не может быть! — В этом Наташа была уверена точно. — Для чего же тогда на всю страну объявлять в газете?
— А-а, ничего не понимаешь, Наташка! — отмахнулась Ирина. — И объяснять тебе без толку. Да ладно, скоро сама узнаешь, что все не так просто, как ты думаешь. Зря ты в прошлом году не поехала со мной поступать в Щепкинское, заладила: Краснодар да Краснодар! В школьных спектаклях ты не хуже меня играла, да и поешь хорошо. Сейчас учились бы вместе.
Наташа вспомнила слова Плешакова о том, что Владимир Иванович перед Иркиным поступлением пригнал в Москву цистерну со спиртом и всех, кого надо, «подмазал», покачала головой:
— Я бы все равно не поступила, ты знаешь, почему.
— Потому, что ради меня тут папочка старался? Правильно, старался. Все так делают. У нас на курсе человек пять — очень талантливые ребята, артисты от Бога. А остальные — все такие, как я и ты. Как сотни других, которые не поступили. Почему отобрали их? Да потому, что папочки, мамочки, дедушки, дядюшки постарались. Так было, есть и будет. Но если бы я попросила, папа и о тебе замолвил бы словечко.