Простой план
Шрифт:
Как брату я простил Джекобу и то, что он разболтал Лу про Педерсона, и то, что солгал мне насчет Сонни, сидевшего в машине, но простить ему слабость я не мог. Сейчас я воочию убедился в том, что слабость эта, пожалуй, пострашнее жадности и тупости Лу. Мне было ясно, что Джекоб, начни его допрашивать сегодня ночью, непременно сломается; он признается и выдаст меня. Доверять ему я больше не мог.
Я окликнул его. Перипетии сегодняшнего вечера измотали меня до предела, и это в какой-то мере облегчало мою задачу.
– Джекоб, – снова крикнул я негромко.
Он обернулся.
Ему хватило мгновения, чтобы осознать, что происходит.
– Извини, – сказал я.
Растерянный, он склонил голову набок, став похожим на гигантского попугая.
– Я не собирался этого делать, но вынужден.
Он словно окаменел. Смысл моих слов дошел до него не сразу.
– Я никому не проговорюсь, Хэнк, – пробормотал он.
Я покачал головой.
– Ты сломаешься, Джекоб. Я это знаю. Ты не можешь жить с сознанием столь тяжкого греха.
– Хэнк… – В его голосе уже звучали нотки мольбы. – Я же твой брат.
Я кивнул головой. Крепче сжав ружье, я чуть приподнял его прицеливаясь. Но не стрелял. Я ждал. И дело не в том, что я колебался – я знал, что обратного пути нет, – и все-таки меня не покидало чувство, будто я, решаясь на этот роковой шаг, упускаю из виду нечто важное. И кроме того, мне казалось, что непременно должно случиться что-то еще.
Внезапно из темноты, бренча металлическим ошейником и бешено виляя хвостом, вынырнул Мэри-Бет. Пес подбежал к Джекобу и стал тереться о его ноги, выпрашивая ласку. Потом бросился ко мне.
Джекоб, заметив, что я отвлекся, быстро вскинул ружье и нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. Патронник был пуст. Когда-то Джекоб загнал в него лишь одну пулю – было это в канун Нового года, когда история эта только-только начиналась, и начиналась с того, что мы пустились в погоню за лисицей. На лице брата застыла скорбная улыбка. И он, как мне показалось, еле заметно пожал плечами. Я выстрелил ему в грудь.
Прежде чем вызывать полицию, я прошел в дом помочиться. В ванной комнате пол был залит водой. Она просочилась сквозь потолок уже во многих местах и капала, словно моросящий дождик. На штукатурке появился светло-коричневый налет.
Я подобрал с крыльца вещи Сонни, отнес их в спальню и бросил там в воду возле кровати. Потом поднял с пола пистолет и, вытерев его насухо о куртку, положил обратно в ящик.
Вновь спустившись вниз, я вытащил из своего кармана оставшиеся патроны и запихнул их в карман к Лу. Ружье я оставил на полу, возле его плеча. Выражение лица Лу не изменилось. Лужа крови доползла уже до гостиной и подбиралась к ковру.
Сонни не погасил дома свет, так что мне пришлось спешно возвращаться к его трейлеру и гасить лампы. Заодно я повесил халат Ненси в шкаф в спальне и оставил тюбик ее губной помады на умывальнике в ванной.
Подъехав к дому Лу, я поискал взглядом собаку, но она исчезла – по-видимому, испугалась выстрела.
С полицией я связался из машины, которую припарковал на подъездной аллее. Передавая по радио сообщение, я старался быть предельно лаконичным. В голосе моем звучала паника. Я назвал адрес, сказал,
«Прозвучало правдоподобно, – сказал я самому себе, – пожалуй, сработает».
Я вытащил из кармана рубашки диктофон и в последний раз прослушал пленку. Жутко было сидеть вот так в кабине грузовика, слушать голоса Лу и Джекоба и сознавать, что оба они мертвы. Я не дослушал пленку до конца, стер запись и засунул магнитофон под сиденье.
Какое-то время я еще посидел в машине, потом выбрался наружу и пошел по дорожке к дому. Я хотел, чтобы в момент прибытия «скорой» меня застали возле брата – на коленях, держащим в руках его безжизненное тело.
Я позвал Мэри-Бет, но пес так и не откликнулся. Несколько минут я простоял на дорожке, дрожа от холода и прислушиваясь, не позвякивает ли поблизости ошейник собаки. Свои перчатки я спрятал вместе с диктофоном и надеялся, что, пока стою на улице, запах пороха, которым пропиталась куртка, успеет выветриться.
Вскоре я смог различить мигающие огни «скорой» – красные, белые, они еще были далеко, почти у самого горизонта, но приближались очень быстро. И в тот же миг Джекоб протянул руку и схватил меня за щиколотку – грубо, властно. Мне пришлось взбрыкнуть пару раз, чтобы высвободить ногу.
Из груди его вырвался слабый клокочущий звук. Я догадался, что это был предсмертный хрип.
Я склонился над телом Джекоба, держась на некотором расстоянии, чтобы он больше не смог до меня дотянуться. Куртка его была порвана и пропиталась кровью. Краем глаза я различил на дороге огни – они приближались тихо, без сопровождения сирен; две машины, что двигались с востока, были еще довольно далеко; одна же – приближавшаяся с юга – казалась значительно ближе.
Джекоб силился приподнять голову, но безуспешно. Взглядом он попытался отыскать меня, но глаза его, на мгновение прояснившиеся, вновь заволокло мутной пеленой. Очки валялись рядом, на дорожке.
Теперь я уже отчетливо слышал шум мотора бешено мчавшейся санитарной машины.
– Помоги мне, – судорожно глотая воздух, произнес Джекоб.
Он повторил это дважды.
Потом потерял сознание.
7
Следующим утром, в самом начале девятого, я сидел в пустой комнате на втором этаже муниципальной больницы Дельфии и смотрел на самого себя, мелькавшего на экране телевизора. В начале обзора новостей диктор вещал из студии, читая что-то по бумажке. У телевизора не работал звук, так что я не мог слышать, что именно он говорит, но догадывался, что речь идет о ночном происшествии: в кадр секунд на пять попал я, снятый в тот момент, когда выходил из полицейской машины и направлялся к больнице. Сгорбленный, с поникшей головой, я шел торопливым шагом и был сам на себя не похож – это обстоятельство меня радовало. Потрясенный случившимся, дрожащий от волнения, я вполне годился на роль, которую мне отвели в этом репортаже.