Простой советский спасатель
Шрифт:
— Только ты это, недолго, — заерзал Женька, но от бинокля не оторвался. — И пирожков прихвати на обратном пути.
— А, кстати, где наша тетя Дуся? Чет не видать её с утра…
— Да? Не заметил! Может, заболела? Или не её смена…
Ну да, не её… Сколько себя помню, ни разу тетя Дуся своего поста не покидала. Я даже сменщицу у нее не видел. Может, конечно, не все помню из прошлой жизни студента, или он на это просто внимания не обращал. Но что-то как-то подозрительно: попросил узнать про лже-доктора и на следующий день Евдокия Аскольдовна вдруг не вышла на работу…
Хотя, может я просто на пустом месте детектив вижу? Женька вон
Я выдохнул, еще раз отвлек Женьку от наблюдения за купальщиками, точнее, купальщицами, и бодро сбежал вниз. Федор еще не вернулся, и я заколебался, не зная, что предпринять. Вернется, меня нет. Женька не пойми что расскажет, если вообще расскажет хоть что-то путное. Ждать — Жека начнет интересоваться и моей задержкой, и самим Федором. Оба варианта мне не с руки.
Я уже было решил уходить, когда заметил парня, торопливо идущего в мою сторону.
— Ну, что? Отпустили? — не доходя ло меня, с тревогой спросил Федор.
— Пошли, — не желая разговаривать под вышкой, кивнул я сообщнику.
— А вышка?
— Напарник пришел, подежурит один. С меня пирожки, — пояснил я, зашагав в сторону аллейки, ведущей к остановке.
За знакомым лотком с надписью «Горячие пирожки» хозяйничала незнакомая женщина. Неторопливо расчехляла прилавок, выставляла коробку для денег, надевала фартук и косынку. «М-да, Леха, а какая могла бы быть детективная история», — поржал я сам с себя, наблюдая за сменщицей Евдокии, неприятной теткой неопределенных лет с недовольно поджатыми губами, накрашенными неизменной красной помадой.
— Куда?
Я оглянулся, вспомнив, что не один ухожу с пляжа.
— В военный городок. Доктор в это время любит прогуливаться по аллеям городского парка. Размышлять за жизнь, отдыхать от посетителей.
— А… Ты что вот так запросто подойдешь и все ему вывалишь?
— Ну да, — уверенно лавируя между отдыхающими, кивнул я.
— Угу, и он так же запросто пошлет тебя куда подальше. Ты ему кто? Друг? Сват? Брат?
— Ты не поймешь, — покосился я на Федора.
А ведь и вправду не поймет после этих уродов. Не поверит в бескорыстность. Я знал, помнил, с каким почтением родители отзывались о «докторе дяде Коле» — так я звал его в детстве. С каким-то особым пиететом, но без подхалимажа, отец рассказывал мне о том, как Николай Николаевич помогает людям, спасет им жизни, ищет возможность вылечить советских людей, (а потом и всех в мире) от страшной болезни — онкологии.
— Да уж не глупее некоторых! — буркнул Федор, кинув на меня хмурый недоверчивый взгляд.
Во всем его внешнем виде читалось недоверие и сомнение: на кой черт он связался со странным дружинником-спасателем, который еще и с придурью оказался. Вместо того, чтобы сдать пойманных воришек, приперся в дом, раскрутил на разговор практически шантажом, наговорил гадостей про лечащего врача, обозвал мошенником и его, и массажиста… Все тем же шантажом заставил припереться утром на пляж, и вот теперь заливает сказки про очередного волшебного доктора, который бескорыстно возьмет и сотворит чудо для его семьи. Ага, держи карман шире.
Знаю, Федя, знаю, трудно верить людям, однажды поймав их на вранье.
Я молчал, уверенно двигаясь вперед, не желая объясняться на ходу. Любое мое слово прозвучит неубедительно. В нынешней ситуации Федор поверит только результату.
Впереди замаячила полупустая остановка. Загулявшие отдыхающие и работники турбаз после ночной смены ожидали автобуса. Не сговариваясь, мы прибавили шаг. Хотелось занять сидячие места. Бабулек, и всех, кому принято было уступать место в советском транспорте, не наблюдалось, а значит был шанс доехать через полгорода с комфортом.
Любопытно, что после перестройки, да и в двухтысячных, традиция уступать место пожилым и женщинам все еще сохранилась на территории бывшего Союза. Но пропала какая-то человечность и правильность что ли, в этом действие.
Уступишь место женщине с ребенком в одной руке и тремя тяжелыми сумками в другой, а она возьмет и усадит своего сопляка, вместо того, чтобы присесть самой.
Вот, честно, бесит! Ну, и кто вырастет их такого пацана? Захребетник, абсолютно уверенный в том, что все вокруг ему должны и обязаны! Такая мамаша-то и дома ему до десяти лет попу подтирает и шнурки завязывает. Ну, а как же, кровиночка единственная, любимая! А уж если с бабушками вместе живут, то и вовсе пиши пропало!
Если в советское время из мальчишек еще вырастали настоящие мужчины, то в двадцать первом веке разбитая коленка или не дай бог шлепок по жопе в качестве наказания — это повод потащить ребенка к травматологу или к психологу с диагнозом «непоправимая психологическая травма».
Хотя по факту, эти травмы своим же детям наносят сами родители, свой дуростью и непомерными амбициями, изо всех сил навязывая им свои мечты и желания. Абсолютно не интересуясь у своих отпрысков, чего они сами хотят, о чем думают и фантазируют. Как говорится, донавязывались. Теперь расхлебываем.
На дороге показался автобус, и мы припустили со всех ног.
— А у твоего доктора фамилия есть? — на бегу поинтересовался Федор.
Вовремя, однако!
— Есть! Блохинцев Николай Николаевич! — не оглядываясь, выкрикнул я.
Добежав до остановки, я обнаружил, что Федора рядом нет. Он так и застыл в нескольких метрах, возмущенно таращась мне вслед.
— Ты чего застрял? Давай быстрее! — крикнул я, не понимая, что могло задержать парня.
Федор поколебался, но потом все-таки рванул ко мне. Мы успели занять места, до самого военного городка нас никто не потревожил. Я недоумевал всю дорогу: что не так-то? Видел, что парень хочет что-то сказать, но автобусный шум и гам вынуждали молчать. Федор то хмурился, то шевелил губами, будто споря сам с собой, но упрямо молчал.
— Ты псих! — едва мы выскочили из автобуса, рявкнул Федор.
Да так громко, что последние из очереди курортников, ломанувшихся в салон, начали на нас оглядываться.
— Да что стряслось-то? Объясни толком! — рявкнул я в ответ, отходя за остановку.
— Ты хоть знаешь, кто он такой? Этот твой Блохинцев?!
— Говорю же, доктор! — терпеливо, как маленькому, повторил я, продолжая целенаправленно двигаться в сторону парка.
Доктор дядя Коля был человеком привычки, гулял ровно два часа утром и вечером. Время уже поджимало, нельзя было упустить возможность переговорить с ним в парке. На домашний прием мы вряд ли пробьемся! Там очередь по записи длиной в километр, кто нас пустит!