Простые радости
Шрифт:
– Я заварила чаю. Сейчас принесу.
Миссис Тилбери выскользнула из комнаты, что-то загремело на кухне. Джин воспользовалась отсутствием хозяйки, чтобы оглядеться и опытным взглядом оценить обстановку. Голые доски пола, потертый коврик, облицованный изразцами камин с пустым, выметенным очагом. В нише фортепиано, на нем полдюжины фотографий. На одной – семейная группа, все без улыбки застыли в эдвардианских позах: отец семейства стоит, его супруга сидит, держа на коленях младенца в крестильной одежде, девочка в переднике остекленевшим взглядом уставилась в объектив. Другая – сделанный в ателье портрет девочки
Миссис Тилбери вернулась с подносом, на котором стояли две изящные фарфоровые чашечки, молочник, сахарница и чайник под вязаным колпаком. Когда она разливала чай, ее рука немного дрожала, и носик чайника стучал по краю чашки. Нервничает, подумала Джин. Или просто волнуется за свой парадный сервиз.
Теперь Джин разглядела ее как следует. Чистая бархатистая кожа, маленький прямой носик, миндалевидные голубые глаза, придающие лицу какую-то неанглийскую красоту, – природа была благосклонна к миссис Тилбери. Блузка с круглым воротничком заправлена в узкую юбку. Джин почувствовала восхищение пополам с завистью. Она и сама с удовольствием бы носила одежду, подчеркивающую талию, но у нее не было талии. Даже в юности она была плотного телосложения. Не то чтобы толстая – порции никогда не были достаточно щедры, – но ее фигура, прямая сверху донизу, гораздо больше напоминала не песочные часы, а напольные.
– Вы не англичанка? – Джин постаралась, чтобы это не прозвучало как обвинение.
– Нет. Я швейцарка. Из немецкоговорящей части. Но живу здесь с девяти лет.
Они улыбнулись друг другу поверх чашек и сидели в молчании, пока Джин размышляла, стоит ли продолжить общий разговор о происхождении миссис Тилбери или лучше прямо перейти к конкретному вопросу.
– Нас всех очень заинтересовало ваше письмо, – произнесла она наконец. – Хоть и без подробностей, но весьма интригующее.
– У вас наверняка куча вопросов. Можете спрашивать меня о чем угодно. Я не против.
– Что ж, может быть, для начала расскажете мне, как родилась ваша дочь?
Миссис Тилбери сложила руки на коленях и повертела обручальное кольцо.
– Наверное, прежде всего стоит упомянуть, что хотя я и росла очень невинной девушкой, но откуда берутся дети, прекрасно знала. Мать у меня была строгая, очень религиозная – и конечно, ни о каких парнях и речи не было; но в неведении меня не держали. Поэтому, когда незадолго до моего девятнадцатилетия я пошла к врачу – чувствовала постоянную усталость и боль в груди – и он сказал, что у меня будет ребенок, я не поверила. Ведь я точно знала, что это невозможно: я даже не целовалась ни с одним мужчиной.
– Это было как гром среди ясного неба?
– Да, – сказала миссис Тилбери. – Но я правда думала, что так не может быть и скоро выяснится, что это ошибка.
– Вы ведь все это объяснили врачу, который вас осматривал?
– Ну да. Он сказал, что способ зачатия его не касается и я могу сколько угодно удивляться. Но факт остается фактом: я совершенно определенно жду ребенка.
– Другими словами, он
– Видимо, нет. Он сказал, что я далеко не первая так удивилась, узнав о своей беременности. Но потом все смиряются, осознав, что отрицание бессмысленно; он надеется, что я тоже смирюсь.
– Какой ужасный человек, – сказала Джин с неожиданным для самой себя чувством. – Терпеть не могу врачей.
Возможно, миссис Тилбери и удивилась, но не показала этого из вежливости.
– Он, конечно, оказался прав. И сделал все, что от него требовалось, очень добросовестно, – мягко возразила она.
– Хорошо, потом вам стало ясно, что это не ошибка. И как вы себе это объяснили? То есть что, по-вашему, произошло? Вы подумали, что вас посетил Святой дух? Или что это какой-то медицинский феномен, который наука не может объяснить? Или как?
Миссис Тилбери беспомощно развела руками.
– Я не знаю. Я не ученый. И я не религиозна в отличие от матери. Я знаю только, чего не было.
– А что сказали ваши родители? Вам же пришлось им сообщить?
– Моего отца уже не было в живых, только мать.
– И она вам поверила?
– Конечно.
– Не каждая мать так доверяет своей дочери. – При мысли о собственной матери Джин пришлось подавить внезапную вспышку ненависти.
– Она же знала, что у меня не могло быть никаких отношений с мужчинами. Видите ли, во время предполагаемого зачатия я находилась в частной клинике, лечилась от острого ревматоидного артрита. Я четыре месяца была прикована к постели, и в моей палате были еще три молодые женщины.
– О!
Это сообщение поразило Джин. Притязания миссис Тилбери сразу стало гораздо труднее отмести, и Джин почему-то обрадовалась. Ей очень хотелось, чтобы рассказ оказался правдой – и не только из-за журналистской жадности до хорошей истории.
– Надеюсь, вы не будете против, если я проверю все даты и прочее? – сказала она.
– Конечно. Я находилась в лечебнице Святой Цецилии с начала июня сорок шестого года до конца сентября. Я обнаружила, что беременна, первого ноября, а Маргарет родилась тридцатого апреля сорок седьмого.
– А роды были не преждевременные?
– Нет. Даже поздние. Врачам пришлось ее поторопить: у меня очень повысилось давление.
– Миссис Тилбери, вы не возражаете, если я задам вам нескромный вопрос? Боюсь, что, если мы пойдем дальше, нескромных вопросов будет еще очень много.
– Понимаю, – ответила миссис Тилбери, и по ее щекам разлился легкий румянец.
– Вы разве не замечали, перед тем как обратиться к врачу, что у вас нет менструации? Это вас не насторожило?
– Дело в том, что такие перерывы у меня случались и раньше. По этой части я никогда не отличалась регулярностью. Иногда ничего не было месяцами.
Женщины заговорщицки улыбнулись друг другу, будто объединенные нелегкой женской долей. Было так странно обсуждать за чашкой чая интимные подробности с человеком, которого видишь первый раз в жизни. Но раз уж лед тронулся, отчего бы не перейти к другим деликатным вопросам.
– Сохранить ребенка – это очень смелый поступок, – сказала она, хотя на прочие варианты, влекущие за собой еще больше страданий для матери, храбрости понадобилось бы еще больше. – А вы не думали отдать ее на удочерение… или… – Это слово она не смогла произнести вслух.