Простые радости
Шрифт:
– Подгонять обручальные кольца или менять ремешки от часов – что же тут возвышенного, – сказал он. – Но это мой кусок хлеба, и я не жалуюсь.
– Когда весь день сидишь за пишущей машинкой, кажется, что здорово делать что-то настоящее своими руками.
– Уверен, что для большинства людей ваша жизнь куда увлекательней, – ответил он.
Джин покачала головой.
– Может, на Флит-стрит. “Эхо Северного Кента” гораздо консервативней. Для нас сенсация – это когда кто-нибудь забрался в помещение Британского легиона и стащил бутылку джина.
Она вспомнила произведение, которое накропала с утра по
Скромный латук, если его правильно приготовить, может стать основой множества питательных блюд для всей семьи. Добавьте к запеченным или жареным тефтелям новый хрустящий штрих…
– Вижу, вы не носите украшений, – сказал он.
Пальцы, запястья и шея Джин ничем не были украшены – как всегда.
– Да, но не из принципа. У меня их попросту нет. Сам себе такое ведь не покупаешь.
Она умолкла, спохватившись, что оказалась уже не на профессиональной, а на личной территории.
– Да. Хотя непонятно почему.
– А даже если бы и купила, я, скорее всего, так ничего и не носила бы, хранила бы в шкатулке и любовалась время от времени. – Уж это она про себя знала.
– Вот это зря – украшениям надо дышать.
Джин почувствовала, как у нее самой перехватило дыхание. Это был ее самый интимный разговор с мужчиной за много лет.
Вновь зазвонил колокольчик. Джин восприняла это как сигнал к отбытию. Она убедилась, что обращение миссис Тилбери в газету не вызвало у супругов разногласий и что муж не оказывает на жену никакого давления. Конечно, никогда толком не знаешь, что на самом деле происходит за аккуратными дверями, но мистер Тилбери был совсем не похож на агрессивных мужчин, которых ей доводилось встречать – в редакции и не только.
– Вам надо работать, – сказала она.
Он бросился помогать ей встать с кресла. Тут возник опасный момент: она взяла его руку, довольно тяжело поднялась, потеряла равновесие и едва не рухнула обратно и не утащила мистера Тилбери за собой. Они в панике переглянулись, но он быстро принял более устойчивое положение и крепко держал ее за руку, пока она не выровнялась.
– Боже, мы споткнулись на ровном месте, – рассмеялась Джин. – Говорю же, я ужасно неуклюжая.
– По-моему, от меня мало толку, – сказал мистер Тилбери. – Но все равно было приятно с вами поговорить.
– Остался еще один вопрос, – спохватилась Джин. – Ваша жена говорила, что до рождения Маргарет она лежала в клинике или лечебнице. Она поддерживает отношения с кем-нибудь оттуда? Или с кем-нибудь, кто знает ее с детства?
Мистер Тилбери задумался, склонив голову набок, но, похоже, ничего не смог вспомнить.
– А знаете, ничего не приходит в голову. Эта клиника была на побережье – кажется, в Бродстерсе. Перед этим она ходила в школу в Фолкстоне. Наверное, где-то там у нее были друзья. Когда я узнал миссис и мисс Эдель, они уже жили в Уимблдоне, и все их немногочисленные знакомства были недавние. Так что не знаю. Сейчас у моей жены, разумеется, есть подруги в Сидкапе, матери подружек Маргарет и так далее. Но что касается прошлого – надо спрашивать у нее самой.
Джин прошла вслед за ним в магазин, где ждали посетители, молодая пара. Новобрачные, решила Джин: девушка буквально повисла на руке у своего спутника и смотрела на него с нескрываемым обожанием.
Позже, когда Джин приготовила на ужин пюре с мясной подливкой, помыла посуду и полила сад, она дополнила свои сегодняшние стенографические записи и подчеркнула слово “Бродстерс”. Потом пролистала до интервью с Гретхен Тилбери, нашла упоминание лечебницы Святой Цецилии и обвела его. Теперь именно на этом и сосредоточится расследование.
Конечно, срочности никакой. Скоро у миссис Тилбери и Маргарет первая серия анализов в больнице Чаринг-Кросс; возможно, результаты окажутся такие, что дальнейшее расследование не понадобится. Но она уже его предвкушала. Она несколько лет не была на побережье. Уэртинг в 1946-м не в счет – из-за того, чем все кончилось.
Может, вообще остаться на ночь и вернуться на следующий день, вдруг подумала она, решительно направив мысль в сторону Бродстерса. Чтобы отмести эту возможность, хватило секунды, но она успела вспомнить, как здорово просыпаться от резкого крика чаек и шуршания прибоя по песку. Нет, нельзя – мать не оставишь, пусть и всего на одну ночь. Даже от разговора об этом она почувствует себя еще более беспомощной.
От мистера Суинни не осталось ни пенсии, ни сбережений, и жили они на заработки Джин; только поэтому она была в состоянии смириться с отсутствием дочери – но ровно столько, сколько длился ее рабочий день, не дольше. Непреодолимые сложности, которые можно держать в узде между девятью утра и половиной шестого вечера, в другое время непременно встанут на дыбы и сокрушат ее. Джин, будучи женщиной рациональной, все собиралась пересмотреть этот принцип, но время шло, она ничего не делала, и привычка закрепилась.
Раньше бывали случаи, когда она об этом жалела. По пятницам Билл, Ларри, фоторедактор Дункан и какие-нибудь стажеры ходили в “Черного кабана” в Петтс-Вуде пропустить по стаканчику после работы. Пару раз приглашали и ее – как-никак, свой парень, – но она отказывалась, потому что заранее не согласовала с матерью; теперь ее уже не зовут.
Сейчас миссис Суинни восседала в гостиной в своем кресле с изогнутой спинкой и ждала, когда Джин поможет ей смотать шерсть. Она вязала свитер для Дорри, чтобы отправить его к Рождеству, но так увлеклась процессом, что в результате в него уместились бы целых две Дорри. Джин вообще сомневалась, что в Китале бывают холода, которыми можно было бы оправдать такое обилие шерсти, но мать была непреклонна. Пришлось все распустить, выстирать и высушить нитки и начать сначала.
Но Джин не сиделось на месте. Едва усевшись, она тут же вскакивала: то ей понадобились очки, то вдруг вспомнилось какое-то незаконченное срочное дело. Неприкаянная, беспокойная, она рыскала по комнатам, пока в конце концов не нашла то, что искала – старый маникюрный набор: кожаный футляр, инструменты с перламутровыми ручками. Джин тут же принялась подпиливать и приводить в порядок огрубевшие от домашнего хозяйства ногти, а потом опять вскочила и выбежала из комнаты.
– А теперь ты куда собралась? – Жалобный голос матери следовал за ней вверх по лестнице.