Просвещенные
Шрифт:
— Подарок. С возвращением! — кричит он, улыбаясь; я в шутку обзываю его наркоманом. Он говорит: — Чувак, тот наркоман, у кого запасы кончились.
Вот уже девять месяцев я не пополнял своего запаса. И пять месяцев вообще к этому дерьму не прикасался. И мне не хочется возвращаться к этому зыбкому бодрствованию, к обостренному чувству прекрасного и не нуждающейся в обосновании уверенности — ко всему тому, что должно проявляться и без этого, но что-то никак не проявляется. Как это было секси, когда Мэдисон, проснувшись на выходных, перекатывалась, ловко обернувшись в простыню, и говорила: «Давай-ка вставимся». Как просто было, свернув пятидесятидолларовую купюру, взять трубку, позвонить в «аренду
Засовывая пакетик обратно в карман, я слышу, как мой нью-йоркский аналитик доктор Голдман вещает со своего кресла: «Это первый шаг к пропасти». Но от такого дорогого подарка просто некрасиво отказываться. Нюхать-то меня никто не заставляет. Да и сколько времени прошло. Ну юзну немного. Понюшку-две. Ну дорожку или пару маленьких. Ну или полпакетика, а остальным поделюсь с друзьями. А если я прям все употреблю, никто и не заметит. К тому же я дома, и мне хорошо и отрадно находиться в давно знакомом месте. Мне дико приятно это бурное веселье по поводу моего возвращения, и все ведут себя так, будто я совершил что-то выдающееся. А всего-то и надо, что уехать на подольше.
Бедняга Бобби стал жертвой экономического спада. Он потерял работу в больнице и связался с дурной компанией филиппинских рэперов, разъезжающих на «субару» с низкой посадкой. Однажды Бобби арестовывают и он оказывается в суде по обвинению в изнасиловании (сводил, называется, девушку на «С широко закрытыми глазами»). Его кузен Эрнинг, конечно, сидит рядом, оказывает моральную поддержку и тайком фотографирует его на свой новый мобильный, чтобы отослать родственникам, но в объектив попадает только его затылок. Подходит пристав и грозиться конфисковать телефон.
Начинается судебное заседание. Прокурор спрашивает жертву насилия:
— Джанель, прошу вас, не могли бы вы описать суду человека, который подверг вас сексуальному насилию.
Истица, чуть не плача, говорит:
— Кожа очень темная. Маленького роста. Волосы черные, жесткие. Глаза узкие. Уши мясистые. Нос широкий, с плоской переносицей.
Эрнинг вскакивает и возмущенно кричит:
— Хватит делать из моего брата посмешище!
— Не говори со мной в таком тоне, — сказала Мэдисон.
— В каком тоне?
— В таком.
— Мэдисон, я просто разговариваю.
— Но почему со мной нужно разговаривать именно так?
— Но, Либлинг, милая
— Это все из-за зубной пасты?
Мы с Мэдисон давно не проводили время вместе, и я пригласил ее на обед. Мы пошли в ее любимый веганский ресторанчик в Челси и взяли лесные бургеры. Хозяйничали здесь двое рассеянных хиппи, и еда была так себе, но Мэдисон испытывала слабость к бедствующим заведениям. Тяжко видеть, как люди выпускают даже синицу из рук, говорила она. На десерт мы взяли кекс из плодов рожкового дерева на двоих и, взявшись за руки, отправились в музей. По дороге мы зашли снять наличных, и на стенах закутка, где стоял банкомат, Мэдисон увидела давно уже развешенные сведения о пропавших без вести. Собрав с полу опавшие листки таких же объявлений, она снова прилепила их к стенке. Потом вышла и ждала меня на улице. Когда мы пришли в МоМА, она была уже заметно не в настроении.
— Зубная паста тут ни при чем, — сказал я.
— Тогда что это была за истерика, когда я не переключила программу?
— Либлинг, прошу тебя, не повышай голос.
— Неужели это из-за передачи про принцев Уильяма и Гарри?
— С чего бы это?
— Не надо было тебе рассказывать.
— О чем?
— Что я раньше от них фанатела.
— Ну и что? А я фанател от Фиби Кейтс [111] . Все равно я не понимаю, чего ты в них нашла. Принцы как принцы.
111
*Фиби Кейтс (р. 1963) — американская актриса подростковых комедий («Частная школа», «Гремлины» и др.), снималась в 1982–2001 гг.
— Трагически потерявшие мать.
— Как и я.
— О своих родителях ты вспоминаешь, только когда тебе нужно. Я так и знала, что это из-за Уильяма и Гарри. Или из-за пасты тоже? Почему ты так не любишь все органическое? Мне казалось, что судьба матери-земли тебе небезразлична.
— Небезразлична. Я только не понимаю, почему теперь все должны плясать вокруг нее. Ладно, улыбнись, крошка. Это ж когда было — еще утром. Я спросил, зачем ты купила эту пасту, а ты сказала…
— Нет. Сначала я такая — сюрприз! Смотри, что у меня есть. А ты такой… помнишь, что ты сказал?
— Нет, все не так. Я сказал, крошка, если будешь заваривать чай, сделай мне ройбуш. А ты говоришь…
— Не, не так все было. Сначала ты такой…
— Мэдисон, я отлично помню, что я говорил.
— Так чем тебе паста не угодила?
— Ты знаешь, какой у нас долг по кредитке.
— И это ты говоришь мне? Если бы ты не тусовался каждый уик-энд, у нас бы уже были сбережения.
— Мне казалось, ты поддерживаешь мои писательские амбиции.
— Поддерживаю.
— Я должен реализовать свою мечту. А ты твердишь про голодных детей в Тасмании.
— В Танзании. Видишь? Ты замкнулся в своем мирке. А я хочу, чтоб мы сделали что-то хорошее. Кроме того, я не разделяю твоей одержимости Криспином.
— Пойми, эта ссора из-за пасты утром… я только хотел сказать… да ладно, забудь.
— Отлично. Забуду, не переживай. С удовольствием тебя забуду. Сколько же ты времени проводишь в библиотеке? С памятью о мертвом друге.
— Это работа. Если я найду «Пылающие мосты», это будет прорыв. Неужели ты не понимаешь? Это искусство. Искусство — это важно.
— Пижня это.
— Лучше мертвый Криспин, чем живая ты.
— Хватит уже сцен, — сказала Мэдисон и стала медленно и глубоко дышать, чтобы восстановить равновесие. — Мигель, я люблю тебя. Но почему тебе всегда чего-то не хватает? Я изо всех сил стараюсь… — Голос ее оборвался, и она с отвращением замотала головой. — Ты даже не слушаешь. Да пошло оно все!