ПРОСВЕТЛЕНИЕ И ДРУГИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ
Шрифт:
В.: Но когда действие прекращается...
К.: Тогда боль немедленно возвращается. Спасения нет.
В.: Но так это же я и имею в виду! От боли так просто не отделаться.
К.: Когда есть тот, кто мог бы испытывать боль, тогда боль возникает.
В.: То есть, когда есть тело, тогда возникает боль?
К.: Нет, боль возникает с идеей «я испытываю боль».
В.: Хорошо, и у тебя такой идеи нет? Если я тебе сейчас воткну нож в руку...
К.: Тогда будет ощущение боли. В этот момент будет боль.
В.: Хорошо, что ты в этом признаешься.
К.: В этот момент происходит совершенное переживание
В.: Теперь ты это сказал.
К.: Не я. Говорение говорит само по себе. Говорение говорит. Однако не существует моего говорения. Не существует «я сказал».
В.: Каково тебе сейчас?
К.: Как всегда. Даже если ты спросишь меня на смертном одре: как всегда. То, что я есть, всегда здесь. Поэтому я могу только сказать: у меня все как всегда.
В.: С небольшой поправкой на то, что теперь ты обходишься без веселящего газа.
К.: О, я приложил много усилий, чтобы добраться до веселящего газа. Моя мать предостерегала меня от сладостей: попадешь к зубному врачу! А меня это вдохновляло: Да-а-а! Я был единственным в классе, кто любил бывать у зубного. У одного есть опыт, что в каком-то месте он входит в ад, у другого опыт, что именно в том самом месте он выходит из ада. Подобно тому, чья боль становится настолько сильной, что больше невыносима, — тот покидает боль.
В.: Тот падает в обморок.
К.: А обморок означает, сознание освобождается от тела. Ты все еще сознание, но тебя больше нет в теле. Ты больше не поддаешься определению. Там, где возникает это «больше невыносимо», там оно исчезает. Само собой.
В.: Обморочный — бессильный.
К.: Неосиливший. Это как в случае ищущего. Когда поиск больше невыносим, индивидуальное сознание растворяется. Не потому, что кто-то что-то совершил и сделал для этого. Это просто невыносимо. Тогда индивидуальное сознание растворяется в космическом. Потому что этот ад отделенности был невыносим.
В.: И тогда это растворение в двойном смысле, то есть так же и исцеление?
К.: Нет. Здесь нет преимущества. То, что может раствориться, может снова образовать соединение. То, что составляет единство, может снова распасться надвое. Уйти от идеи двойственности в это единое космическое сознание, в это Ничто, быть в центре вселенной, быть пронизывающим себя сознанием: я прошел через это. И я увидел, что в этом нет преимущества. То, чем я был по своей сути, было в точности тем же, что и до этого. Присутствую ли я в качестве «я»-сознания или в качестве космического сознания — я не есть сознание. Сознание — аспект времени. Это отражение моего существования. И всякая боль и всякий опыт являются частью сознания. Основополагающее лечение: быть до сознания. До времени.
МОЕ ТЕЛО, МОЯ БОЛЬ
Вопрос: Пока мы туг сидим, где-то еще в мире убивают людей. Что ты можешь сказать по этому поводу? Это же неправильно.
Карл: Для кого это неправильно?
В.: Для меня. И уж гарантированно для людей, которых убивают!
К.:
В.: Нет, это просто принцип жизни! Мы же здесь затем, чтобы жить, а не затем, чтобы быть убитыми!
К.: Это сама жизнь, что убивает. Будь то в форме другого человека, или придорожного дерева, или функции в теле — это всегда жизнь, жизнь убивает. Однако все, что при этом умирает, является идеей. Суть остается. То, что реально существует, остается. Только то, что нереально, исчезает. Остается Сознание. Сознание, которое играет придорожное дерево или другого человека, преступника или жертву, или что бы там ни было еще.
В.: Я, однако, предпочитаю умереть естественной смертью.
К.: У тебя нет страха перед смертью, тебе бы просто хотелось не присутствовать, когда она придет. Не существует естественной смерти. Поскольку ничто не умирает. То, что является твоей Сутью, — это единственное, что живет. И оно бессмертно. Оно никогда не рождалось и не имеет формы, которая могла бы умереть. По крайней мере то, что ты называешь жизнью, никогда не жило.
В.: И сейчас не живет? Я сижу здесь в качестве трупа?
К.: Нам бы надо с этим разобраться. Давай посмотрим, откуда появляется идея о том, что это твое тело. Из какой идеи произросло представление, что есть кто-то, кто говорит: «Это мое тело». Младенец еще не может этого сказать и не воспринимает это так. Он не думает об этом. Но примерно на третьем году жизни это начинается. Родители неустанно повторяли: «Ты Карлуша, да-да, маленький Карлуша — это ты!» До этого Карлуша и понятия не имел, что существует. Когда он начал говорить, сначала он сказал: «Карлуша хочет пить, Карлуша сходил на горшок, Карлуша очень милый». От третьего лица. Идентификация «я» с телом еще не была реальностью. Но затем он наконец говорит: «это я», «это моя рука, моя нога», и начинает чувствовать себя за это ответственным.
В.: Раз идентификация с телом — это ошибка, и раз ее вдолбили в голову, значит, я так же могу от нее избавиться?
К.: Вопрос в том: кто должен избавиться от этого?
В.: Ну я, наверное? Больше некому.
К.: А кто этот «я»?
В.: Тот, кто ощущает тело. Если кто-то причиняет мне физическую боль, то это больно. Причем мне.
К.: Тогда у тебя феномен боли.
В.: Если тебе угодно так выразиться. Мне же просто больно. И мне это не нравится.
К.: Хорошо, сознание получило информацию о боли. И оно реагирует на нее. В этом нет ничего неправильного. Без представления о том, что это «твоя» реакция и что это «твоя» боль, это просто всего лишь игра энергий.
В.: Игрой я бы это не назвал. Я абсолютно уверен, что это моя боль!
К.: И единственное, что может вытащить тебя из этой дилеммы, это познание — то, что ты есть, находится до этого представления о владении телом.
В.: Хорошо, я хочу найти выход из дилеммы. Как мне это познать?
К.: Просто увидев: ты — это то, что познает, а не нечто, что может быть познано. Все, что ты можешь познать, является объектом. Этим ты не можешь быть. Как и тем, кто по утрам выпрыгивает из постели или просыпается в качестве «я»-идеи в теле, — им ты не можешь быть. Потому как он тоже объект восприятия, он тоже есть нечто, что ты можешь познать. Но ты есть не то, что познаваемо, а то, что познает.