Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя
Шрифт:
Не хотелось признаваться, но монах в очередной раз все рассчитал точно: сказка об отшельнике и Индре меня действительно расстроила, хотя я не мог понять отчего.
– Все просто – ты привык считать многие вещи, начиная с тебя самого, незыблемыми, практически вечными, реально существующими, – проговорил брат Пон. – Только одна мысль о том, что это может оказаться не так, пугает тебя до мокрых штанов. Однако ты состоишь из атомов, так?
Истинно мудрый знает, что не существует ни бродячих жрецов, ни небожителей…
– Ну да, – с подобным утверждением стал бы
– А вспомни, что такое атомы, – мой собеседник мог казаться простым тайским монахом, который ничего не видел в жизни, кроме монастырей, ступ и священных книг, но идеальный английский язык и речи, ведшиеся на этом языке, выдавали, что он наверняка учился где-то, и скорее всего не в Азии. – По большей части та же пустота. Центральное ядро мало, вращающиеся вокруг него электроны – еще меньше, а все остальное?
Я задумчиво почесал макушку и с радостью отметил, что та уже не так болит.
Учебник физики я помнил не очень хорошо, но нечто похожее там содержалось: если ядро как вишня, то сам атом размером с комнату.
– То есть ты состоишь большей частью из пустоты в простом физическом смысле, – сказал брат Пон.
– Ну так то в физическом… – проворчал я. – И что с того толку?
– Ты прав в том, что знание, собранное вашими мудрецами, бесполезно для тебя, – кивнул монах. – Оно ничем не поможет тому, кто жаждет добиться освобождения. Мудрецы же, более практично настроенные, выделяли тридцать три разновидности пустоты, а нас с тобой в данный момент интересует только одна.
– И какая же?
– Та, которой ты можешь воспользоваться для разрушения твоего иллюзорного «я». Для уничтожения тех корней-привязанностей, список коих ты в данный момент составляешь.
Да, подобным заданием брат Пон меня озадачил, и я выполнял его по мере сил. Только вот пока не понимал, чем мне может помочь совершенно абстрактная и совершенно непонятная концепция Пустоты.
– К чему сводится эта «наша» разновидность? – все же поинтересовался я.
– К тому, что человек привык опираться на то, что на самом деле пусто, нереально. Он пытается хвататься за радугу над водопадом, за клочья тумана, за отражение того, чего нет.
– Например?
– Лучший пример – это вера в бога, в того, кто создал вселенную и присматривает за каждым твоим шагом. Она позволяет ощутить некий комфорт, но в то же время заключает тебя в пелену иллюзии, служит причиной бесконечного страдания, о котором мы с тобой говорили.
Человек привык опираться на то, что на самом деле пусто, нереально…
– А бога нет? – спросил я, чувствуя себя полным идиотом: спросить такое у монаха, у служителя культа, у того, кто по определению должен поддерживать концепцию некоего верховного существа.
– Давай во всем разберемся, – брат Пон хлопнул в ладоши. – У всего есть причина. Так?
Я кивнул.
– Причина мира – Бог. Так?
Мне ничего не оставалось, кроме как еще раз согласиться.
– Но в таком случае и Бог обязан иметь причину. Отчего цепь причин должна заканчиваться на нем? – брат Пон смотрел на меня с кроткой улыбкой, я же мог лишь оторопело моргать. – Ну а кроме того, любое действие предполагает цель, а наличие этой цели означает несовершенство того, кто совершает
– Ну а вдруг он творит мир без цели? – влез я.
Мне стало как-то даже обидно за старого доброго Бога, в которого я, родившийся в атеистической стране, не то чтобы верил, но все же хотел иногда, чтобы нечто подобное существовало: могущественная отцовская фигура, прощающая грехи, тот, к кому всегда можно воззвать о помощи.
– Тогда он подобен маленькому ребенку, не отдающему себе отчета в том, что делает, – брат Пон развел руками. – Как в таком случае он может быть истинным, разумным Богом?
Вопрос был откровенно риторическим.
– Вот, теперь ты видишь, что сама идея Бога пустотна, на нее нельзя опереться, – продолжил монах, удовлетворенно потирая ладони. – Так же пустотно и все остальное. Давай, приведи мне пример того, что реально существует в твоей жизни, назови нечто такое, на что ты можешь опереться.
– Нуу… – я заморгал, взгляд мой упал на мои колени. – Вот оно, мое тело!
– Твое? – улыбка брата Пона стала еще шире. – Живущие в нем существа считают это скопление мяса, костей, слизи и жидкости своим домом и источником пищи. Разнообразные черви пируют внутри тебя в данное мгновение, миллионы крошечных организмов размножаются и процветают, а если к ним в компанию добавится всего один враждебный… то «твое» прекрасное и надежное тело погибнет, станет грудой падали. Мгновение – и нет его.
Нарисованная монахом картина заставила меня содрогнуться.
– Но если нет тела, то нет ничего! – воскликнул я.
– Вот, ты начинаешь понимать, – сказал брат Пон. – Но забудем пока о твоем теле. Какие другие опоры выдумывают себе люди?
– Деньги, – предположил я.
– Да, многие верят, что тот, кто обретает богатство, получает надежность и безопасность. Но это само по себе не так, поскольку у богатого забот больше, чем у того, у кого ничего нет, – ему есть что терять, и это тоже источник волнения, страданий и печали. А кроме того, как можно наслаждаться достатком, если у тебя нет тела? Зачем он?
Ну да, яхты, гоночные автомобили, изысканные яства и вина, роскошные женщины – всем этим трудно наслаждаться, если ты не располагаешь упомянутым выше мешком из кожи, куда сложены куски мяса и кости, а также налиты многие виды слизи и жидкости.
– Любовь? – высказал я новую версию.
– Трудно найти что-то более эфемерное, чем нездоровая привязанность, которую обычно называют этим словом, – сказал брат Пон, и я не мог с ним не согласиться: в вечную любовь веришь лет в шестнадцать, потом обычно умнеешь. – Она проходит. Рассеивается, как дым на ветру. Истинной же любви привязанный к «я» человек, замкнутый на свое эго, не видящий ничего, кроме себя самого, знать не в состоянии. Материнский инстинкт, половое влечение, подсознательная жажда выгоды, привычка – вот что скрывается за «любовью», а чего стоят все эти вещи без того же тела, о котором мы говорили?