Против черного барона
Шрифт:
Посылаю Семенова в эшелон с приказом: приготовиться к отъезду. Установить ручные пулеметы на платформы с самолетами, на тормозную площадку замыкающего вагона и по обе стороны каждой теплушки.
С Рогалевым и другими товарищами иду к паровозу. Он из серии «Щ». Железнодорожники попросту называют его «щука». Восемь лет назад я работал на таком же локомотиве помощником машиниста. Если потребуется, то сам сумею его повести.
Нам повезло: наш эшелон оказался не в гуще составов, а на последнем пути. Иначе пришлось бы долго маневрировать для того, чтобы выбраться со станции. Возможно, мы и не успели бы этого сделать…
Когда
Он — стройный, круглолицый, в ладно сшитой офицерской шинели и в фуражке с авиационной эмблемой вместо кокарды. Она — невысокая, миловидная, со знаком Красного Креста на платке и рукаве пальто.
Мужчина по-военному вытянулся и прерывистым после быстрого бега голосом заговорил:
— Товарищ… начальник! Ваш авиационный… эшелон… уходит отсюда… Возьмите нас с собой… Военный летчик… прапорщик Карл Скаубит и…
— Его жена, военная сестра милосердия, Мария Ивановна Скаубит… — добавила маленькая женщина.
— Не можем мы оставаться здесь, — продолжал он с заметным латышским акцентом. — Хотим воевать за Советскую Россию, за революцию!
— Ну что ж, друзьям мы всегда рады, — ответил я. — Прошу садиться в вагон. — И, обращаясь к Семенову, сказал: — Петр Александрович, проводите, пожалуйста, новеньких в наш вагон.
Мы с пулеметчиком поднимаемся в будку. Я решил ехать на паровозе, чтобы проверить, как поведут себя машинист и его помощник. В такой обстановке полностью доверять им было опасно. Кроме того, около двухсот километров нам предстояло проехать через районы, где действовали гайдамаки и другие бандиты. Да и тот самый уполномоченный Рады мог отомстить нам.
Машинист переводит реверс на передний ход. Раздается пронзительный паровозный свисток. Простучав буферами от первого вагона до последнего, эшелон трогается в путь. Я не знал тогда, что этот путь растянется на три суровых военных года.
Через два дня после нашего отъезда из Дарницы Киев захватили немцы.
Родился я в бедной крестьянской семье. Наш дом в предместье Кишинева находился неподалеку от товарной станции. И поэтому в детстве самое сильное впечатление производили на меня поезда. В моей мальчишеской голове прочно застряла мысль стать машинистом. Когда я робко поведал о своей заветной мечте отцу, он погладил меня по голове и задумчиво сказал:
— Что ты, сынку! Для этого долго учиться надо, а значит, — много денег иметь…
Жили мы в мазанке с камышовой крышей и глинобитным полом. Земли своей у нас не было, арендовали у помещика. Восьмилетним мальчиком я вместе со взрослыми полол сапкой кукурузу. В двенадцать годков стал поденщиком на кирпичном заводе. Мать болела, но отец не мог ей помочь: не было денег на врачей и лекарства.
Мне так хотелось попасть на паровоз! Я так старательно учился, что закончил церковноприходскую школу на круглые пятерки. И тогда отцовское сердце не выдержало: устроил меня в ремесленное училище, где готовили рабочих разных специальностей, в том числе и для железной дороги.
Никогда не забуду октябрь 1905 года. На всех заборах висел царский манифест о дарований народу «свободы». В городе начались демонстрации. Я сам в них участвовал с ребятами из ремесленного. Мне исполнилось шестнадцать, кое-что
— Сам государь-император объявил свободу!
Отец почему-то молчал и недоверчиво кивал головой. А я ходил с толпами городской бедноты, крестьян, интеллигенции, слушал горячие речи. Ораторы говорили о братстве и равенстве, о сокращении рабочего дня и о разделе земли между теми, кто ее обрабатывает. Я ликовал. Но отец оказался прав: все осталось по-старому.
События 1905 года оставили в сознании неизгладимый след. Трудности нашей семьи, уродства окружающей жизни стали видеться в новом свете. Мои мысли и чувства разделяли многие товарищи по ремесленному училищу. Мы потихоньку говорили об этом. Вскоре я стал находить в своих учебниках листовки или тоненькие брошюрки, на верхнем обрезе которых стояла четкая надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Так постепенно вместе с товарищами по учебе — Саней Александровым, Вайнштейном и Стефановским — я вошел в ученический кружок РСДРП (б).
Маевку 1906 года мы провели в укромном месте, за так называемой «горой». Было нас около десяти юношей. По очереди говорили о том, как на всем земном шаре улучшить жизнь. Негромко, но с увлечением пели «Марсельезу» и «Варшавянку».
Летом 1906 года, когда мне исполнилось семнадцать, я окончил училище и получил специальность слесаря. Довольно основательно изучил токарное и кузнечное ремесло. Назначили меня в железнодорожное депо Мелитополя. Два года работал слесарем по капитальному ремонту паровозов. Это была отличная школа: я узнал несколько типов локомотивов до последнего винтика. Успешно сдав испытания по устройству и управлению паровозом, по правилам сигнализации службы движения, я стал помощником машиниста.
Еще в училище я начал много читать. Особый интерес вызывали книги, где описывались полеты воздухоплавателей. Паровозы полюбились мне за скорость. Но они двигались только по рельсам. А вот воздушные шары, еще более стремительные, совершенно свободно плавали в необъятном просторе. Так у меня родилась новая мечта подняться ввысь.
Неожиданно небо приблизилось ко мне. Газеты вдруг запестрели сенсационными сообщениями. Люди все увереннее стали подниматься в воздух на самолетах. Что ни день, появлялись новые имена иностранных авиаторов: американцев братьев Райт, француза Блерио, бразильца Сантос-Дюмона и других. Наконец зазвучала фамилия замечательного русского летчика Михаила Ефимова.
Вскоре стали известны имена наших других отважных авиаторов: Николая Попова, Александра Васильева, Сергея Уточкина. Но Михаил Никифорович Ефимов оставался среди них первым. Лично для меня важно было не только это. Из газет я узнал, что Михаил Ефимов, сын трудового народа, работал простым железнодорожником. Сходство наших биографий меня поразило. Он родился в семье крестьянина, тоже закончил техническое училище, работал на железной дороге и… увлекся авиацией.
Банкир Ксидиас заключил с Ефимовым кабальный договор: на свои деньги послал Михаила во Францию учиться летать, зато почти вся плата за публичные полеты шла в карман оборотистого дельца. Ефимов рисковал жизнью. А для Ксидиаса это была обычная торговая сделка, из которой он извлекал огромные барыши.