Против течения. Том 2

Казанцев Николай

– Небось, Тимош, мы свои люди, – сказал, подходя, стрелец Ганька Ларионов, – ты, чай, от Степана Тимофеевича? Небось, не выдадим.

В другом углу площади один стрелец в мундире пятидесятника с жаром объяснял что-то собравшимся около него рядовым стрельцам.

– То-то, помните это, приказ самого Красулина, – говорил пятидесятник. – Он сегодня призвал меня и говорит: что вы бабы, что ли, на войну вас гонят, а жалованья не платят!

– Надо просить жалованье, – отвечали стрельцы.

– Конечно,

так, но помните, что с вами ни Красулина, ни других офицеров не будет, а вы приходите якобы от себя. Поняли? – спросил пятидесятник.

– Как не понять, – отвечали стрельцы, – поняли, только когда же прийти-то, завтра, что ли?

– Нет, немного повремените, вот рать уйдет, одни мы, стрельцы, в городе останемся: тогда наша воля, – говорил пятидесятник.

– Тише, Фрол едет, – сказал один из стрельцов.

Действительно, Фрол Дура с отрядом стрельцов ехал через площадь.

На дворе воеводы тоже шли толки. Холопы астраханских сановников толковали между собою.

– А с Степаном-то Тимофеевичем сам царевич едет, и патриарх Никон при нем находится, – говорил холоп князя Львова, Федька, слуге боярина Артамонова, Ивану.

– Да правда ли это? Кто его, царевича-то, видал? – возражал Иван.

– Многие видали, видоки сами мне и говорили, – отвечал Федька.

Иван недоверчиво покачал головой.

– Али не веришь, так пойдем на площадь, я тебе там видаков покажу, спроси у них сам, – убеждал Федька.

– Теперь нельзя, может, скоро боярин выйдет, спросит меня, – отвечал Иван.

На другой день на берегу Волги шло сильное движение: князь Семен Иванович Львов с тремя тысячами ратников, из которых до пятисот были астраханские стрельцы, на сорока стругах отправился в Царицын против казаков Разина. С Львовым ехали полковник Ружинский, подполковник Вингранг, капитаны Рудольф, Шак и другие офицеры, все иностранцы. Пан Ивницкий ехал тут же, из русских офицеров были только стрелецкие сотники.

Рано поутру пан Ивницкий прощался с Анжеликой. Александр был тут же. Он воспользовался приглашением пана и пришел проводить его. Анжелика плакала, обнимая отца и припадая головой к его груди. Как хороша она была в эту минуту, сколько неподдельного чувства любви и горя высказывалось в ее прекрасных, влажных от слез глазах. Обняв в последний раз дочь, пан стал прощаться с Александром.

– Боярин, на тебя надеюсь, ты сумеешь спасти Анжелику в случае опасности, – сказал он, отведя в сторону Александра.

– В случае опасности я постараюсь спасти ее, пан, надейся на меня, как на себя, – отвечал Александр.

– Да, не оставь ее, ведь ты когда-то любил ее, – сказал пан, крепко пожав руку Александра.

Александр почувствовал, что какая-то жгучая струя подступила к его сердцу.

– Я и теперь люблю ее, – сказал

он тихо.

– Кто знает, быть может, она и будет твоя, – шепнул ему пан.

Анжелика вновь бросилась на шею отца.

– Не плачь, Анжелика, мне не в первый раз драться с казаками, – говорил пан, обнимая дочь и целуя ее. – Вот боярин Артамонов будет о тебе заботиться, – добавил он, указывая на Александра.

Анжелика вскинула свои глаза на Александра: взгляд ее выражал доверие и, казалось, умолял забыть прошлый разрыв.

Александр взял ее за руку и сказал:

– Анжелика Киприяновна, я оправдаю доверие твоего отца, верь мне.

– Я верю, – тихо проговорила девушка, опуская глаза.

– Ядвига, веди панночку в светлицу, – обратился пан к горничной.

– Нет, я провожу тебя до стругов, – отвечала Анжелика.

Они поехали на берег. Струги были совершенно готовы к отплытию. Все ратники стояли уже на стругах и смотрели на берег. На берегу виднелась высокая виселица, а под нею, на подмостках, палач и осужденный на казнь. Лицо осужденного было бледно, и сам он едва держался на ногах, поддерживаемый двумя помощниками палача.

– Кого это собираются казнить? – спросил Александр Виовского.

– Это Стенькин шпион, его вчера поймали в городе, он подговаривал стрельцов к измене. Сегодня его вешают для острастки ратников, – отвечал Виовский.

– Он, верно, больной, едва держится на ногах, где ему шпионить, – заметила Анжелика.

– Вчера он был здоров и силен; это его пытками уходили в одну ночь, – отвечал Виовский.

Александр и Анжелика отвернулись и ушли на струг пана Ивницкого.

А под виселицей присяжный дьяк Табунцев громко читал приговор.

– Так будет со всеми, кто предается ворам! – возгласил он громко, прочтя приговор.

Александру показалось, что кто-то позади него громко сказал:

– Всех не перевешаешь!

Он обернулся. Позади него стояли стрельцы, назначенные в поход, и Александр не мог узнать, кто из них сказал эти слова: стрельцов было много. А там, на виселице, качалось уже тело казненного.

– Этим не устрашишь, – сказал Александр Ивницкому.

– Конечно, нет, – согласился тот.

Рать провожал сам воевода.

– Так как теперь у нас нет грамоты на прощение, то я надеюсь, боярин, что ты привезешь сюда скоро вора Стеньку для расправы и казни, – говорил воевода князю Львову.

– Приготовь только, боярин, хорошую тюрьму да плаху, а я привезу его, а мой Ларька расправится с ним, как должно, – отвечал Львов.

На всех стругах шло прощание. Ружинский прощался с своей женой. Виовский стоял около него.

– Надеюсь на тебя, пан, и твоему попечению вверяю свое семейство, – сказал Ружинский Виовскому.