Противоречия любви
Шрифт:
Дара провела по нему пальчиками и почувствовала ответ в виде его пульсации и тихого стона, слетевшего с губ Гера.
Власть… власть над мужчиной… Дара слышала об этом, но никогда не думала, насколько это реально. Она еще раз сделала движение по члену и почувствовала, как Гер становится другим — его взгляд, его дыхание. Зрачки его глаз расширились и стали огромными. Его глаза были медовыми… мед, сладкий и тягучий. Дара провела пальчиком по головке члена, размазывая выступившую смазку, и потом сделала то, что не осознавала разумом. Она поднесла свои пальчики в тягучей прозрачной смазке к губам и слизала все
Дара видела зрачки Гера и видела себя в них. Ей казалось, что она тонет в их глубине, и еще ей казалось, что она пьяна… Только от чего? От запаха страсти, пропитавшей эту комнату, или от вкуса Гера на своих губах? Она не понимала себя, того инстинкта, который заставил ее приблизиться к члену Гера и аккуратно слизать очередную каплю прозрачной жидкости.
Ей это нравилось. Его вкус и то, как он застонал, когда она провела языком по его набухшей головке.
— Пожалуйста… — простонал Гер, — возьми его в рот…
Она почувствовала его изнеможение и приблизила губы к его плоти. Это было впервые для нее, и она не знала, как все нужно делать. Только видя перед своим лицом набухшую головку члена, Дара понимала, насколько та чувствительна. Тонкая кожица, покрытая вытекающей смазкой, и выступающие венки — это было так пронзительно-нежно и так откровенно. Полонский был для нее раскрыт и беззащитен. Но Дара не могла причинить ему боль. Поэтому она очень нежно приблизилась губами к розовой кожице и нежно провела по ней языком, слизывая выступившую влагу. Гер вкусный — глупая мысль пронеслась в ее голове, пока она продолжала облизывать его. Почему она взяла в рот его головку и начала посасывать, Дара сама не понимала. Это что-то древнее, неизвестное ей подсказало, что так нужно, так правильно и такова суть всего. Это и есть любовь. Дара гнала глупую мысль о любви. Какая любовь к тому, кто разрушил ее жизнь, кто ненавидит ее. Только ее язычок перемешивал все мысли в голове, работая так активно.
Она ощущала удовольствие от стонов Полонского. Его член бился в ее рту, и было так приятно обхватывать его губами, втягивать в себя, посасывать, а потом, полностью вынув изо рта, слышать, как Гер стонет. Его пальцы в татуировках и перстнях сжимали ткань дивана, показывая его нетерпение.
Гер нравился Даре таким. Он сейчас был другой, настоящий. Хотя, возможно, она себя и обманывала. Только одно здесь было правдой — это то, что она властвует над ним. Проводя язычком по всем венкам, набухшим на члене, Дара ловила стоны Гера, а заглатывая его плоть в рот, слышала учащенное дыхание. Эта власть — доставлять удовольствие другому, — была для нее открытием, как и то, что так просто подчинить себе тигра. Тигра с глазами меда.
Их глаза встретились. Дара видела, что сейчас у Гера глаза медовые, сладкие, как и он сам. Она со всей страстью заглотила его член, упиваясь его вкусом.
Гер понимал, что не властен над собой. Он перестал быть тем, кем был, он стал частью ее. Они слились в единое целое, и она была источником его наслаждения, а он — ее источником. Какая несусветная глупость — слияние мужского и женского, он в это не верил, верил лишь на уровне секса, плотского, животного. Только вот сейчас животное переросло в другое, большее. Гер чувствовал, что это уже не физическое удовольствие, это душевное…
От осознания этого пришла сладость, а потом разум сказал: "Нет".
Он схватил цыганку за волосы и стал входить в ее рот. Жестко, не жалея ее, видя ее слезы и то, как она задыхается. Но вот это и было правильным — трахать и получать удовольствие.
Дара пыталась вырваться, только рука Гера в ее волосах держала ее крепко и насаживала ее рот на член. Ей было больно физически и душевно, все то таинство, что было еще секунду назад, растворилось в этой грубости. Боль от того, что она поверила в сказку. Боль от того, что она была слишком искренна с ним… открылась ему… обнажила свою душу. Только Геру это не нужно — ему нужно удовлетворить свою плоть.
Удерживая ее голову и не давая ей отстраниться, Гер излился ей в рот.
Дара пыталась вырываться, но Гер держал ее, а кончив, оттолкнул. Она почувствовала, что ее просто использовали, а потом выкинули. Так мерзко ей еще никогда не было.
Гер дотянулся до салфеток и, протерев себя, стал оправлять одежду. Затем встал и подошел к так и сидящей на полу девушке. Он рывком поднял ее вверх и, приподняв ей пальцами подбородок, произнес:
— Ты прекрасна с мой спермой на губах. Я смотрю, тебе понравился процесс, — Гер знал, что хочет сделать ей больно. Он не хотел показать, что был так уязвим.
Дара ненавидела его за эти слова, за его действия, за то, что он опять растоптал ее. Сейчас она была так открыта с ним, она была искренна и, несмотря на прошлое, в момент этой близости она хотела дать ему любовь. Но Гер все перечеркнул. Подняв глаза и смотря в глаза тигра, она произнесла:
— Я думала о другом, когда делала это.
Глаза Гера потемнели, и Дара увидала в них свою смерть.
Гер ощущал, как ее слова перекрыли в его легких кислород. Другой… конечно, это же тот цыган, с которым она так страстно целовалась. Значит, все, что было сейчас, было ложью. Все было ложью. Ее ласки, прикосновения, легкие касания и искренность в ее взгляде. Все это ложь.
Гер чувствовал, что его окатили ушатом холодной воды.
Он отступил на полшага назад, а потом с размаху ударил Дару по лицу.
Она отлетела к стене. Гер больше не смотрел на нее. Он, повернувшись, вышел из комнаты.
Дара поднесла руку к лицу и почувствовала на ней кровь. Она капала из носа.
В комнату зашли два человека Германа с одинаковыми лицами и в одинаковых строгих черных костюмах.
— Пойдем, — сказал один из них. — Полонский приказал тебя в коттедж отвезти.
Услышав это, Дара даже обрадовалась: она хотела вернуться в коттедж. Внутренняя усталость от всего произошедшего охватывала ее, и постепенно оставалось лишь одно желание — остаться одной и заснуть.
Проходя мимо своих конвоиров, Дара увидела, что один из них протягивает ей платок.
— Держи… у тебя кровь идет…
Даре даже послышалось смущение в его голосе. Она взяла платок и приложила его к носу. Так они и дошли до машин, пройдя по коридорам клуба и выйдя на улицу.
Было уже заполночь, и на улице сильно похолодало. Дара обхватила себя рукой и повела плечами, чувствуя, как холодный воздух проникает под тонкую ткань блузки. Рядом идущий охранник снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. Она растерялась от такого жеста. Он лишь, видя ее растерянность, сказал: