Противоречия любви
Шрифт:
— Ты хорошо пела.
— Спасибо… — ответила Дара, то ли за пиджак, согревающий ее, то ли за похвалу ее таланта, и плотнее запахнула на себе пиджак.
ГЛАВА 10
Большой тонированный джип медленно продвигался в Московских пробках. Если бы не кондиционер в салоне, Герман не выдержал бы эту пытку. Расплавленный воздух улицы, перемешанный с пылью и пропитанный гарью выхлопов автомобилей, просачивался в салон даже сквозь плотно закрытые окна. Или Герману казалось, что так тяжело дышать, или это постоянные мысли о цыганке не давали ему вздохнуть полной грудью.
"Я думала о другом, когда делала это", — пульсировало в его мозгу, и эти слова он не мог изгнать оттуда. Дара смогла задеть его за живое, да так, что даже сейчас, перед встречей с бароном, его мысли были о ней. За эти слова он ненавидел ее и хотел убить. Как в тот момент он сдержался, Гер и сам не понимал. Только чудо спасло цыганку от того, что он не убил ее. И сейчас Гер был рад, что ее нет поблизости, так как заглушить боль от этих слов он мог только ее кровью. Почему эти слова задели его, почему у него было ощущение, что она, говоря их, будто ножом вспарывала его сердце? Может потому, что в момент близости между ними происходило большее, чем физический акт. Гер чувствовал, что в тот момент он позволил себе открыться — и вот результат. Он знал, что нельзя обнажать свои чувства — за это приходит расплата, и он получил ее сполна. Как юнец теперь сидит с вывернутой наружу душой и пытается стать прежним, доказывая себе, что ему все безразлично. Но только это не так. Ему не были безразличны ее слова, и в глубине души он так хотел, чтобы она сказала, что думала только о нем… Хотя зачем ему все это?
— Гер… — Ковало понимал, что его пятиминутный монолог прошел впустую. Гер хоть и был в машине рядом с ним, явно мысленно отсутствовал. Видя, что Герман очнулся, Ковало решил кратко повторить уже сказанное им ранее:
— У нас серьезные проблемы с потерей машины с оружием. Африканский князек рвет и мечет, обвиняет нас в срыве поставки, нарушении договоренности и во всех смертных грехах вместе взятых. Да его и можно понять — он там банановую революцию запланировал, а мы его подвели. Он теперь и слышать ничего не хочет, говорит, что выслал людей с нами разобраться… Ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю. За такое кидалово, как вышло с этим африканцем, заживо в сере растворяют… Охрану усиль и сам в бронике ходи. Эти папуасы — дикие люди. Не знаю, кого он на нас послал, но, чувствую, без перестрелки здесь не обойтись.
— Сам тоже в бронике ходи, — Ковало знал, что Герман не наденет бронежилет, но все равно сказал это. — Может, сейчас переговоры с бароном помогут. Все-таки у нас его дочь, неужели она важнее машины с оружием… хотя там на два ляма зелени… хотя как поет цыганка — и двух лямов не жалко.
Герман, повернувшись, посмотрел в глаза Ковало, и тот понял, что увлекся и сказал лишнее.
— Извини… ты же помнишь — у меня Ирэн, — ежась под холодным взглядом Полонского, Ковало попытался свести все к шутке.
Встреча с цыганским бароном проходила в одном из фешенебельных московских ресторанов. У Полонского был заказан столик в нише, чтобы лишние глаза и уши им не мешали. На эту встречу Герман
О приезде барона ему сообщили заранее, и он был готов к его приходу. Барон, одетый в хороший дорогой костюм, в сопровождении трех человек прошел к столу Полонского. Поздоровавшись кивком головы, Мирчи сел на стул напротив. Герман невозмутимо ел, хотя и без особого аппетита.
— Угощайся, — Герман кивнул на еду.
— Давай сразу к делу, — барону было неприятно находиться за одним столом с Полонским. Он очень долго решал, стоит ли ему вообще ехать на эту встречу, но потом доводы элементарной вежливости пересилили все остальные.
— Выпить хочешь? — Герман поднес к губам бокал с вином темно-рубинового цвета.
— Герман, хватит ломать эту комедию и изображать гостеприимного хозяина. Говори, зачем меня хотел видеть, — Чечар откинулся на спинку стула и недобро посмотрел на Полонского.
— Твои люди похитили то, что принадлежит мне, — сухо произнес Полонский. Он и сам был не намерен играть в добродушного хозяина. — Я говорю о машине с оружием, которая шла из Тулы в Москву и исчезла, проходя по твоим землям.
— Твои слова ласкают мой слух, Герман, — Мирчи прищурил один глаз. — Наконец-то ты признал, что это мои земли.
— Земли, где расположены твои люди, земли, которые станут моими…
— Это бабушка надвое сказала, — произнес барон с невозмутимым видом.
— Не будем сейчас об этом, — Герман понимал, что опять барон заговаривает ему зубы. Как же он устал от этих цыганских разводов. — Верни мне машину. Скажу даже больше — я готов у тебя ее выкупить, по разумной цене. Там оружие, которое нереально продать здесь, в России… оно не нужно тебе, я куплю его, и мы разойдемся с миром.
— Ты просишь? — Чечар холодно усмехнулся, глядя, как вспыхнули тигриные глаза Полонского. — Раз просишь — значит, у тебя серьезные проблемы, а если у тебя проблемы — я рад этому. Видишь, как все обернулось — есть справедливость на белом свете…
— Хватит, — Герман повысил голос, но потом опять стал говорить как обычно. — Назови свою цену, и мы договоримся.
Барон всматривался в лицо Полонского. Ему нравился такой противник. В современном мире, где мужчины перестали таковыми быть, барон был рад встретить в лице врага того, с кем интересно воевать.
— Нет, Герман. Я не продам тебе назад это оружие, — уверенно произнес барон, обдумывая полученную информацию и уже понимая, что машину с оружием похитил Шандор. Больше было некому. — Я буду смотреть, как тот, кому ты должен оружие, придет тебя убивать. Поверь, мне это более выгодно и более интересно наблюдать, чем получить от тебя жалкую кучку долларов, и облегчить твою жизнь.
— Тогда ты будешь наблюдать, как я буду убивать твою дочь. Это тоже будет более интересно наблюдать, чем получить ее в обмен на то, что я прошу, и еще и деньги в придачу.
Мирчи помрачнел и сжал кулак так сильно, что побелели костяшки пальцев.
— У меня больше нет дочери.
Герман удивленно вскинул бровь. В тоне Чечара не было лжи.
— Можешь оставить ее себе или выкинуть… ее судьба меня более не волнует.
— Ты так просто отрекся от своего ребенка, — произнес Ковало, который никогда не влезал в разговор, но сейчас не сдержался.