Противостояние I
Шрифт:
— Был такой человек! Ты забыл про Иисуса! — она перекрестилась на ходу.
— Ничего я не забыл! Ты сама поймёшь, если немного подумаешь, почему и Его не могла миновать чаша сия! Вспомни, что Он до самой смерти жил среди простых людей, и задай себе вопрос: возможно ли, живя среди людей, оставаться для всех без исключения добрым и хорошим? Никаких ссор с ребятами во время уличных игр, когда ещё сам мальчишкой был, никаких конфликтов с соседями и властями, ничего! Живой человек ежедневно и ежечасно сталкивается с окружающим миром, и эти столкновения миру далеко не всегда
Он помолчал немного, видимо, обдумывая продолжение.
— Вот тебе свежий пример: пару дней назад я на твоих глазах вернул тому мальчишке здоровье. Добром ли это было? С точки зрения мальчишки, его родителей и тех верующих, которые оказались свидетелями исцеления, да, этот поступок был безусловным добром. А вот для советской власти результаты его оказались злом, причём злом в чистом виде! Ну ты вспомни, уже вечером того же дня они распорядились проход в Лавру перекопать. Идиотский поступок, но им из-за паники в голову ничего умнее не пришло. Примерно так же оценили тот мой поступок и в Кремле. Сегодняшняя блокада Загорска тому свидетельство.
— А, ты в этом смысле...
— Конечно в этом! Чистого добра не бывает, Тоша! Всегда найдётся кто-то, для кого твоё добро добром не является. Не напрасно говорят — для всех мил не будешь! Не забывай, что люди по природе своей по большей части завистливы. Они недоверчивы и упрямы, когда начинаешь говорить с ними об их заблуждениях. Они замучены бытовыми проблемами и равнодушием со стороны окружающих, и прочая, и прочая... Поэтому нужно научиться понимать, как твои поступки в конечном итоге будут оценены. Чего в них будет больше — добра или зла? Это очень непросто, поверь!
— Понятно... Саш, не беги! Мама не успевает за нами!
— Ага, ладно... — он резко замедлил темп движения и оглянулся на спешащих за ними женщин. — Напрасно они за нами идут. Всё равно в Лавру я их с собой не возьму. Возьму тебя и твою маму, а больше никого. Там сейчас женщин нет. Одни мужчины и притом очень разгорячённые.
Саша совсем остановился и развернулся в их сторону. Когда мать Антоши и пятеро других женщин подошли и собрались возле него, он объяснил им то же самое. Под конец сказал:
— Вы поймите, если я вас туда проведу, то те, кто организовал эту блокаду могут предъявить вам неповиновение властям. Оно вам нужно? Вас ведь могут в суд потащить. Антошу и её маму я при необходимости защитить смогу, но мне для этого отвлекаться придётся. У меня там полно серьёзных дел будет, чтобы ещё и о вас пятерых думать. Так что оставайтесь-ка вы снаружи.
— Какие дела, Саша? — это спросила та тётка, с которой мама долго разговаривала.
— Разные, Софья Петровна. Не могу сейчас об этом говорить. Вы потом обо всём узнаете.
— Ты знаешь меня?
— Знаю. Я всех вас знаю и со всеми вами связан. В общем, оставайтесь снаружи, пока оцепление не уберут, а нам пора! До свидания!
***
Саша замедлил шаг, не доходя метров ста до проходов в Лавру. Потом и вовсе остановился
Между этими грозными машинами у самой монастырской стены ближе к Красному Проходу натянут на деревянный каркас небольшой навес из брезента, под которым прячется от моросящего дождя обычный канцелярский стол с двумя стульями. Справа на нём лежит аккуратная стопка картонных папок, слева стоит армейская радиостанция с торчащей из неё длинной, мосластой антенной. На стуле возле папок никто не сидит, но рядом со столом курят и разговаривают двое офицеров в шинелях, сапогах и фуражках с красными околышами. Их шинели перетянуты ремнями с этими штуками, куда револьверы прячут. Как их?... А, кобура! Да, с кобурами. На стуле возле рации сидит солдат. На голове у него прямо поверх выцветшей пилотки надеты чёрные наушники. Судя по напряжённому выражению лица, солдат слушает что-то важное.
Справа на площади в некотором отдалении от Успенского прохода дымит трубой полевая кухня, возле которой суетятся двое солдат в белых куртках и колпаках. За кухней уже возведён просторный навес от дождя, под которым разместились длинные столы с лавками. Ещё дальше за навесом стоит бортовой грузовик, который, наверное, и привёз все эти столы, лавки и навесы. Возле навеса и под ним ожидают чего-то множество солдат с красными погонами на шинелях. Все они вооружены автоматами.
Саша оглянулся на них с мамой и кивнул:
— Пойдёмте! Держитесь у меня за спиной и ничего не бойтесь.
Повёл он их к навесу. Офицеры заметили их приближение и даже вышли наружу. Саша подошёл к ним первым, вежливо поздоровался и ещё более вежливо попросил:
— Здравствуйте! Нам нужно пройти в Лавру. Дайте, пожалуйста, команду, чтобы нас пропустили.
Никто из мужчин на Сашу не смотрел. Все трое смотрели на неё. Мама уже говорила, что у неё за последний год внешность чересчур яркой сделалась. Не нравились ей такие взгляды, и она отвернулась. Саша повторил свою просьбу, и кто-то из офицеров наконец заметил его. Вот ведь глупцы! Самое главное не видят! А ведь оно у них прямо под носом!
— Зачем вам туда? Ты кто, паренёк?
— Я Саша Кузнецов. Служащие, монахи и студенты семинарии в Лавре ждут именно меня. Эти две женщины пройдут со мной. Там их муж и отец.
Она вновь повернулась к Саше. Старший из двух офицеров откашлялся и хмуро ответил:
— Никто, никуда не пройдёт. Работа Лавры и музеев временно приостановлена. Прошу вас, граждане, отойдите в сторонку и не мешайте работать.
Саша кивнул на это и спокойно сказал:
— Вы, товарищ капитан, кажетесь мне образованным человеком. Так вот, вы, наверное, слышали такое выражение, как «гнев богов»?