Противостояние
Шрифт:
Владимир Савельевич крякнул, растерявшись.
— Ну, ну, — протянул. Окурок откинул и руки в галифе, опять на Санина смотрит:
— А ведь запишу.
— Ждать буду, — даже не моргнул.
Политрук помялся, попинал бревна у блиндажа, будто снег с сапог стряхивал. И
развернулся, ушел к компании.
А Николай зажмурился от боли в груди и грохнул кулаком по накату: мать перемать
вас
На улицу Осипова вышла, передернулась:
— Зябко. Не замерз?
Санин затылок потер в себя приходя, папиросы достал, закурил:
— Нет.
— А мне вот холодно, — подошла вплотную к мужчине. — Не согреешь меня?
Коля мочал, в небо смотрел.
— Не нравлюсь? — прошептала с тоской.
— Нравишься, — кивнул и глянул. — Но и только.
— А тебе больше надо? — голос зазвенел от обиды и раздражения. — А что тебе
надо, лейтенант? Ну, что?! — вытянулась, чтобы в глаза заглянуть.
Николая сверху посмотрел на нее, огладил волосы, щеку и прошептал в лицо:
— Леной стань.
Мила моргнула, не понимая, отодвинулась. Постояла и молвила:
— Ничего, мужики они как ветер — то в одну постель задует, то в другую. А я
подожду, — кивнула.
Лейтенант грустно улыбнулся:
— Глупая. Много ты о мужиках знаешь.
— А вот и посмотрим, — сверкнула глазами. Пошла к дверям и остановилась,
обернулась. — Наступление скоро. На все наплевать, Коленька… жив только
останься.
Дверь скрипнула, впуская ее в дым.
Санин вздрогнул, но не обернулся — в небо смотрел. А оно, зараза, глубокое,
темно синее… как глаза Лены, когда сердилась.
Фашисты рвались к Москве через Солнечногорск, Каширу, Тулу, Клин.
Жарким тот ноябрь выдался. Таким жарким, что плавился снег и земля, пропитанные
кровью, потом, сплавленные в одно с телами убитых.
Атака за атакой, как волна за волной, шли немцы и захлебывались.
Грохот от взрывов стоял такой, что товарища рядом слышно не было, и казалось
сама земля разверзнется вот, вот от обстрелов.
— Сдохните здесь все, сдохните! — рычал сержант, сжимая противотанковую
гранату в руке. А танки перли. Лязгая траками, скрипели башнями и выплевывали
снаряды в хлипкий заслон из горстки солдат.
Коля оттащил в воронку раненного Голубу и к своим.
— Держаться,
— А куда денемся, — зло хохотнул Еременко.
— Некуда дальше, некуда, — прошептал лейтенант соглашаясь. На зубах песком
хрустела земля. Танки шли на позиции, огибая подбитые.
— Сколько же их, а, товарищ старший лейтенант? — просипел молодой солдатик,
прямо перед боем кинутый в подкрепление роте.
— Не ссы, малявка, — закусил нож в зубах и вынырнул из окопа, пополз с
гранатой под танк.
— Пехоту отсекайте!! — рявкнул лейтенант, паля из автомата. — Бегом! —
толкнул к краю окопа молодого. — Сумятин, с гранатами у нас что?!
— Хреново! — бодро доложил тот и пригнулся, уворачиваясь от брызг земли из-под
пуль. — Пристреляли суки!
Сплюнул и на другую позицию.
— Значит, живем! — хохотнул Санин.
— Клепкин, кажись, захлебнулся, — бросил ему сержант. С левого фланга ничего
не слышно было.
— Сбегай. И связь, Федя! Доложи, что долго не продержимся.
— Понял, — юркнул в сторону.
Над головой лейтенанта грохнуло. Коля стряхнул землю и опять дал очередь.
— Малыгин, не спим!! — рявкнул молодому, не слыша выстрелов из его винтовки.
Глянул, а тот мертвый — прямое попадание в висок.
Гранату вытащил у него, обоймы подобрал и перебежками под подбитый танк — хороша
позиция.
— Хрен выкурите! Ну, что, что?!! — заорал ползущему на него танку. — В
Германии своей гребанной не сиделось?! Иди, угощу, сука!!
И взметнул гранату. Дуло скривило, танк встал.
— Подавись, тварь, — и дал очередь по вылезающим танкистам. Те свесились на
бронь.
Над ухом жахнуло. Пуля ожгла ухо.
Пора убираться на другую позицию, — понял Санин. Чуть отполз, на бойцы
наткнулся, залегшего с гранатой.
— Живем! — гаркнул.
— А то!
В небе появились ястребки, дали по позициям так, что голову не разогнуть было.
Но атаку фашистов остановили.
— Захлебнулись, суки, — сплюнул кровь пополам с землей Ложкин. — Передышка,
лейтенант, — и стек по насыпи окопа, глаза в небо.
Мертв.
Санин осел прямо в грязь и уставился перед собой.
Сумятин, Грызов прошли по окопу, рядом сели — взгляды на погибшего друга.