Противостояние
Шрифт:
— И за то, что жив тогда остался, а Коля…
И подумалось, а если Санин тоже, как Антон всего лишь контужен был и попал в
плен?
И даже холодно от этой мысли стало. Хотя Перемыст клялся, что один в живых
остался, но как ему верить?
Страшно было и вина давила: куда не кинь, везде Дроздов облажался.
Ян вышел, видя, как поник мужчина. В чужой душе ковырять
сейчас тошно было.
Немцы теснили, по деревням волна террора прошлась, стирая с лица земли вслед
Ивановичам другие села. Только не находился больше Перемыста, который знал о
готовящейся операции и предупредил бы, как не находилось Пчелы и тех троих
безымянных, что похоронили на пригорке, лицом к сожженной деревушке, которые
своей жизнью прикрыли жизни своих соотечественников.
Лена приходила в себя трудно, тяжело. Она словно заставляла себя жить. Но никак
не могла понять зачем. В голове все путалось и мешало ориентирам.
В начале июля она начала подниматься. Ребята радовались, но Саша больше всех.
Ведь именно он помогал ей выйти на улицу, придерживал и обнимал крепко и нежно.
Она так и называла его Николаем, а он не противился. Ему было все равно кем быть,
хоть и больно понимать, что Лена не в себе. Но главное встала. Окрепнет и все
будет хорошо.
В это он свято верил.
И каждый день уходил с группами то подрывников, то разведчиков, чтобы убивать
фашистов, взрывать поезда, крушить рельсы, выбивать немцев из сел вокруг.
Выплеснуть ту ярость, которой было тесно в душе.
Июль был жарким. На фронте шла Сталинградская операция, немцы рвались к Кавказу,
войска Юго-Западного и Брянского фронта отступали, опять откатились на сотню
километров, Ленинград оставался в блокаде.
В тылу врага шли не только систематические диверсии в помощь фронту, но и,
образование и укрепление партизанских краев. Зверства фашистов переполнили чашу
терпения народа.
Лена у костра сидела, спиной к сосне прислонившись, ребят слушала и все пыталась
хоть строчку написать Наденьке.
Саша вчера сообщил, что у соседей аэродром есть, самолет с Большой Земли
приходит, можно письма передать. По территории отряда даже фотокорреспондент
шатался. В отряде его от соседей приняли, ущелкал всех. И Лена попалась — как
сидела у сосны в попытке письмо написать, так и заснял. Были б силы, сказала бы
она ему много «доброго».
Все спешно листы бумаги искали, записки и письма писали, а у девушки не шло.
Вывела:
"Любимая
Я тебя очень люблю".
И все, не идет дальше.
Антон картофелину из углей достал, почистил, Лене протянул:
— Завязывай эпистолярием заниматься. Жуй. Тебе надо.
Она улыбнулась ему: славный.
Тот в глаза заглянул, что-то непонравившееся увидел:
— Давай-ка я тебе до Яна дойти помогу.
— Нет. Письмо надо… дописать. Я же как тогда так и…
Тяжело говорить, в легких как кол сидит и у сердца заканчивается. Больно, и
слабость до пота. Но нужно держать себя в руках, подняться нужно. Не убили,
значит дальше ей убивать надо.
Послюнявила карандаш, вывела через силу "как ты?" — руки не слушались, как чужие
с того дня. И раны паршивые, затянулись, но выглядят жутко, и болят. Болят,
пальцы то крючит, то сводит.
— Давай-ка, курица лапой, — отобрал бумагу и карандаш Антон. — Диктуй чего
писать. Нет, ну ты глянь, что нацарапала! Это же шифровка, азбука Морзе! Кто
разберет-то?
— Ты чего шумишь? — Саша нарисовался. Кончилась опека Перемыста.
Согнал его от места рядом с Леной, письмо забрал, прочел, смял. Достал бумагу из
нагрудного кармана, планшет под нее положил:
— Пишем: "Здравствуйте дорогие мои, любимые Надя и Игорь".
— Нет! — вырвалось у Лены и вдруг дурно стало, обнесло голову. Рукой ворот
рванула: душно, а перед глазами звездочки крутятся.
Дрозд испугался, к себе ее прижал, придерживая и, на Перемыста глянул:
— Давно здесь сидит?
— Ну, час.
— "Ну, час"! Ей лежать надо!
Откинул все к чертям, девушку на руку поднял, понес в госпиталь под присмотр
Нади, Марины да Яна.
Лену мутило, но одно сквозь марево плывущее перед глазами всплывало:
— Не надо… про Игоря, — прошептала. — Людей он… расстреливает.
Дрозд встал как вкопанный, на Пчелу с сожалением и пониманием посмотрел:
— Давно знаешь?
— Да, — сглотнула слюну и ворот оттянула, чтобы воздуха больше было. — Тогда