Противостояние
Шрифт:
И глаза закрыл, заснул глубоко, но спокойно, впервые за неделю.
А девушка еще долго сидела у его постели, подавленная и раздавленная.
Если б он знал, что она пережила, когда узнала, что его ранило. Если б знал, что
ей стоило вырваться и в госпиталь к нему приехать. Что она передумала пока ехала,
как водителя подгоняла. Здесь пробивалась, по всем палатам и двум этажам искала.
— Мила Ивановна! —
— Сейчас.
Бросила прощальный взгляд на Николая, и, наплевав на десять пар внимательных
глаз лежащих в палате мужчин, погладила по голове, поцеловала в лоб:
— Выздоравливай.
И вышла, гордо расправив плечи.
— Ой, ей, — протянул Савва, как только дверь закрылась.
— Да уж. Ходок капитан-то, — хрюкнул Сергей и смолк. Одно слово, движение и
грудь будто разрывают. Ну, тьфу ж ты!
— Оно хорошо, когда с женской лаской-то, — вздохнул Марк. — А я вот не знаю,
как моя встретит. Заявлюсь колченогий…
И рукой глаза накрыл: тошно.
— Ничего. Любит — примет. Ты ж без ноги, а не без этого самого, — хмыкнул
Савва.
Марка сурово глянул на него:
— Язык без костей у тебя, смотрю.
— А чего? Бабе оно с ногой или без, не главное.
Сергей хрюкнул, смешно было, а смеяться больно.
— Молкните, а? — просипел.
— А что? Разговор жизненный, очень даже важный. Он же вон тетерка супротив меня.
Ты меня Марк Авдеевич слушай. Я со своей Акулиной Матвеевной в аккурат через
месяц, как двадцать пять годов прожил — стукнуло бы! О! — палец выставил. —
Срок!
— Да столько не живут, дед, — перестал читать газету молоденький лейтенант.
— А ты вообще, сопля, молчи. У тя и девки-то, поди, отродясь не было, —
отмахнулся, укладываясь удобнее, чтобы Марка видно было.
— Ну, батя, — укоризненно качнул головой Леня и опять в газету уткнулся. — Вы
лучше сюда слушайте: "Трудности и потери на железнодорожном транспорте велики.
Только за 41 год, мы потеряли более 41 % за счет оккупированных территорий."
— Да пошел ты со своим транспортом! — рыкнул Закир. — Вы поспать дадите или
нет?!
Обожженного танкиста — чеченца все в палате побаивались, суровый мужик был.
Потому дружно затихли.
Госпиталь
было грохота разрывов, свиста пуль, криков, и от этого и спалось-то тревожно Раз
как-то в коридоре у сестрички бикс упал, грохнулся, так Коля вздрогнул, а
молоденький солдатик на полу растянулся, думая — бомбежка. Раненные гоготнули, а
Николай руку ему подал, бросил в ответ на смущенный взгляд:
— Бывает, браток.
Все они войной контуженые и иной жизни уже не понимают.
Поэтому, наверное, и раздражало его все: запах хлорки, нашатыря, йода, а не
пороха, гари, пыли. Белые чистые простыни, одеяло, а не шинель, покой и тишина,
размеренный режим, сон до упора и сытная пища, а не когда, что и как придется.
Бесило бездействие, одуревал просто от него, от тишины глох.
Бродить без толку по палате или в госпитальном парке, глядя на выщебленные
пулями гипсовые фигурки пионеров, не хотелось. Тупо пить и ухлестывать за
симпатичными медсестричками — тоже душа не лежала. Объяснять тому же Савве, что
ж он молодой такой да бравый и не приударит — тем более.
Но сильнее всего посещения Милы доставали, гостинцы ее: пироги да пирожки.
Взгляды еще ее, улыбочки, «уси-пуси». Видеть ни ее, не их не мог. И в одно из
посещений не сдержался:
— Заканчивай, не приезжай больше, — оборвал грубо, поднялся с трудом и на
выход поковылял. Мила так и осталась с пирожками седеть в обнимку, и ресницами
хлопать.
— Вы это, не сердитесь. Тяжко ему, раны оно ж болят, раздражают, — попытался
приободрить девушку Савва, видя, что та в слезы готова удариться.
Осипова глянула на него, как в путь — дорогу послала. Пирожки на тумбочку
положила и вышла. Губы от обиды тряслись.
— Хоть бы убило меня, что ли! — всхлипнула, бухнув дверцей «полуторки».
— Вы чего такое городите, товарищ лейтенант? — обалдел водитель.
— Поехали! — бросила зло и, насупилась, в окно уставилась.
А Коля тем временем полковника медицинской службы поджидал.
— Товарищ полковник, — пристал, как только он в коридоре появился. — Может,
выпишите меня уже? Здоров ведь!
— Отстань капитан! — рявкнул врач, не сдержавшись. Достал! Раз тридцать уже
спросил и столько же «нет» получил, но опять за свое! Только с того света, как
говорится, вынули, а он уже на передовую собрался! — Я тебя вообще комиссую!