Противостояние
Шрифт:
— Ненавижу, — прошипела во тьму. — Лучше бы тебя убили!…
И смолкла, сообразив, что сказала. Подумала и повторила:
— Лучше бы ты погиб.
На улицу Света вышла, подкралась:
— Ну, чего? — в лицо заглянула. — Двигайте давайте в землянку, что стоишь? —
прошептала, как заговорщик.
— Ничего.
— Ну? —
пока горячо!
— Кончено с капитаном, понятно? — уставилась на нее Осипова. Девушка не
поверила, но насторожилась:
— Поссорились, что ли?
— Неважно, — встала Мила. Отряхнулась и улыбку безмятежную на лице изобразила:
— Как новенького зовут?
— Какого?
— Который за Сумятина.
— Аа… Скворцов Кирилл, кажется.
Осипова кивнула и расправила плечи:
— Он мне понравился!
И двинулась в землянку. Света хлопнула ресницами, ничего не понимая.
Глава 25
Зима был страшной. Партизан зажимали в кольцо, теснили, а Лена как балласт
висела на шее у отряда и никак не могла выздороветь, помочь — не то, что автомат
держать в руках не могла — ложку.
Эта беспомощность убивала ее стыдом, а жалость, что виделась в каждом взгляде,
сумятила душу, вызывая ощущение неприязни к себе самой.
Раны никак не затягивались и невозможно было лежать ни на спине, ни на животе.
В декабре она встала. Заставила себя подняться, трясясь от напряжения, и
поползла сначала до занавески, потом до крыльца, шатаясь, заставляя слушаться
непослушное тело. А его содрогалось от надсады и боли, и бунтовало, подводя. "Но
есть слово — надо", — говорила себе и заставляла пройти еще шаг, еще два.
Каждый день. И улыбаться ребятам, скрывая желание заплакать от боли, скрывая,
что больна, никчемна.
Только Ян знал, что ей стоит дойти до лавки у госпиталя и сидеть, улыбаться
бойцам, слушать их байки, находить в себе силы отвечать. Но врач молчал, не
укоряя ее, потому что знал и другое — эти усилия, на грани чуда, что она
совершает каждый день, нужны и ей и бойцам, даже если окажутся последними в
жизни девушки. Для солдат она стала олицетворением победы над самой смертью, а
это в столь сложные моменты положения отряда, дорогого стоило. Только при
перевязке просил Надю стоять рядом с нашатырем, и все кривился, понимая,
насколько больно Лене.
Раны
хватало элементарного: витаминов, медикаментов, условий, чтобы залечить их.
Девушка чахла, то одна рана, то другая начинали загнивать.
Голодно было. Положение отряда становилось все хуже, и это тревожило.
Лене казалось, что она умирает, медленно, но неотвратимо уходит с поля боя, и
приравнивала это к предательству. Она хотела как можно быстрее встать в строй,
но организм подводил. Она испытывала такой стыд и вину перед ребятами, что
возможно эти чувства и служили ей аккумулятором действий, на их топливе она
вставала, шла, сидела у костра, улыбалась, разговаривала.
В январе она уже могла побродить по лагерю, и улыбалась не так вымученно, как
месяц назад, и даже сама держала ложку, неуклюже, тяжело, но все же. И все были
уверены — идет на поправку, и не чувствовали, что за мягкой улыбкой и понимающим
взглядом скрывается жуткая боль и слабость, не слышали, как она стонет внутри, слышали,
как надсадно
в
как надсадно ноет каждая клеточка тела, дрожит от малейшего движения, не ведали,
чего Лене стоит играть роль активно выздоравливающей. Она свыкалась с болью и
слабостью, борола их и побеждала хоть и на короткий срок.
Маленькая победа, пиррова, но Лена была рада и ей.
В один из дней к ней подошел командир:
— Смотрю, гуляешь.
— Да, бока уже отлежала, — улыбнулась бодро.
— Выздоравливаешь, значит.
— Да, спасибо. Немного и в строй.
— Посмотрим, — улыбнулся в ответ на ее улыбку, руку сжать в знак солидарности
хотел, но вспомнил, что раны, где не тронь и, лишь махнул ладонью.
— Молодец, это по-нашему.
И ушел.
Она не поняла, зачем подходил, но заподозрила, что в ней нуждаются. И
возненавидела себя, за то, что никак не могла не умереть, ни поправится.
А обстановка вокруг отряда накалялась, да и внутри отряда ощущалось напряжение.
Гитлеровцы кинули отборные войска на ловлю партизан. Росли потери. В феврале
стало ясно, что придется сниматься и уходить. Семейный лагерь уже переправляли
на другое место, но он разросся, и передислоцировать его стоило немалых сил, а
вот толку особого не было.
Лена почти физически чувствовала, как сжимается кольцо и, усиленно тренировала