Противостояние
Шрифт:
Описанный русский способ защиты строился скорее по принципу Карно, [18] нежели Вобана (хотя, это еще одно поле для дискуссий). Предпринятое давало возможности:
– контрвалационная и циркумвалационные линии принимали очень большое протяжение и устроить их по всей линии было очень сложно (это использовали русские, пытаясь нанести удары по союзникам в 1854–1855 гг.).
– атакующий будет принужден располагать свои батареи на слишком большом расстоянии, чтобы рассчитывать на успех бомбардирований.
18
Карно, Лазар Никола (Camot, Lazare Nicola) (1753–1823
– часть гарнизона, незанятую на батареях, можно будет держать в безопасном месте, крепость обеспечит возможность хранения достаточного количества припасов.{728}
Севастополь 1854 г. не был явлением исключительным. До него блистательными примерами активной обороны были действия Массены у Генуи (1800 г.), Бусмара в Данциге (1807 г.), Гнейзенау в Кольберге (1807 г.), Раппа в Данциге (1813 г.), Даву в Гамбурге (1813–1814 гг.), Карно в Антверпене (1814 г.). После Севастополя: Верден (1870 г.), Бельфор (1870–1871 гг.).{729} И таких примеров множество вплоть до того же Севастополя в 1941–1942 гг. Их объединяет одно: недостаточную силу оборонительной линии, компенсировали мощью артиллерийского огня, его концентрацией, массированием и взаимодействием.
Активные инженерные работы по укреплению города с юга, начавшиеся 15(27) сентября 1854 г., к 27 сентября (9 октября) были в основном завершены: все батареи получили вооружение, «…траншеи получили надлежащие размеры, засеки положены, фугасы заряжены; на все окружающие высоты, выгодные для расположения осадных батарей, сосредоточен более или менее сильный огонь».{730} Полевые артиллерийские орудия заменили в большинстве своем более мощными морскими.{731}
Сам Меншиков не так уж далеко от Севастополя. Штаб 6-го корпуса находился в деревне Черкез-Кермен в четырех верстах от Мекензиевых гор. Бородинский егерский полк занимал Чоргунь и по долинам «распространялся» до деревни Шули. Московский пехотный и Бутырский пехотный полки занимали Менкензиевы горы почти по их гребню по обе стороны дороги из Бахчисарая в Балаклаву. Тарутинский егерский полк находился в двух верстах за московцами. Там же стояла артиллерия 17-й дивизии.
Войска постепенно устраивались и уже к середине октября жили в достаточно удобных землянках, что позволял плотный грунт и наличие крупного леса. Бутырцы обустроились лучше других — вскоре у них появились каменные бараки из местных материалов.
Дивизия прикрывала своими полками выход на Бахчисарай и частично контролировала Байдарскую долину.{732}
Одни из самых «злостных» противников союзных войск — стрелки 6-го стрелкового батальона, рассыпались вдоль берега Черной речки от ее впадения в Севастопольскую бухту и с 25 сентября его 3-я и 4-я роты уже вели непрерывные ежедневные перестрелки с неприятелем. 1-я и 2-я роты расположились у главной квартиры армии. С 3(15) октября командиром батальона стал майор Аминов.{733}
Вскоре в Крым потянулись представители царя и военного министра. В Севастополе и окрестностях стало явно светлее от золотого блеска эполет: «…к нам приехало несколько флигель-адъютантов».{734}
В столице очень желали быть в курсе всего, что происходит
Очень интересно, что направляя Попова в Крым, Николай I помимо иных поручений предписал контроль за тем, что в случае оставления Севастополя. Корнилов «…не оставит в нем камня на камне».{735}
Попов прибыл в штаб Крымской армии на Бельбеке. Вместе с ним киязю представился князь Радзивил, еще один ставленник императора. Меншиков, понявший смысл пребывания в Крыму указанных господ, с ними особенно не церемонился, приняв «…не только сухо, но и невежливо».{736}
На следующий день он заявил Попову: «Так как вы мне не нужны, то я назначаю вас к князю П.Д. Горчакову». Горчаков тоже сильно не церемонился и «фазан» был назначен в подчинение к его начальнику штаба (Исакову), который был меньше его в чине. Это было обидно, так как Попов отправлялся в Крым для исполнения должности «начальника штаба военных сухопутных и морских сил, находящихся в Крыму». Когда же он стал требовать от Меншикова конкретной задачи, то главнокомандующий просто поручил ему «обозреть местность и расположение, как наших, так, по возможности, и неприятельских войск». По словам самого Попова, князь очень опасался покушения союзников со стороны устья Качи и Бельбека.{737} Думаю, что князь больше боялся, что Попов слишком активно будет совать свой столичный нос в его местные дела, а задание не более чем удаление его подальше от штаба — к тому времени, ни о какой «диверсии» с этого направления говорить было уже нельзя, союзники окончательно увязли под Севастополем.
Когда Попов изъездил все что можно, и доложил о выполнении задачи, князь решил отправить его еще дальше от себя — в Севастополь.{738} Произошло это за день до начала атаки союзников на Севастополь с суши и с моря — 4 октября 1854 г.
В дальнейшем, уже после бомбардирования, главнокомандующий вернул Попова откуда его прислали — в Санкт-Петербург на всякий случай с лучшими рекомендациями. Последнее больше всего удивило Николая I: «…Странный человек князь Ментиков, сказал его высочество, когда я окончил рассказ мой, — еще сегодня получен от него вместе с вашими документами отзыв о вас, и в самых лучших выражениях, а то: чернит Кирьянова, марает Моллера, (здесь Его Высочество назвал еще одно имя, которое не помню) да и всем достается, кроме вас и Тотлебена».{739}
Но в Севастополе все пока еще надеются только на флот…
ФЛОТ СОШЕЛ НА БЕРЕГ: МОРЯКИ НА БАСТИОНАХ
С первых дней с полной ясностью стало очевидно, что основная тяжесть обороны крепости ляжет на плечи моряков. Причин, по которым они не собирались отдавать город просто так и становились основной оборонительной силой, было несколько.
Во-первых, кастовость флотской организации в лучшем понятии этого слова: «Общество офицеров представляло совершенно однородность потому, что все воспитывались в одном и том же морском корпусе».{740}