Протокол «Сигма»

Ладлэм Роберт

Его мысли были заняты совсем другим – навалившимися неприятностями. События, связанные с агентом Наварро, раздражали его. И не просто раздражали. Он был буквально в ярости. Ему наплевать на то, что могло случиться с этой бабой. Но если она действительно виновна в нарушении режима секретности и прочих грехах, это самым ужасным образом скажется на его судьбе. Что было абсолютно несправедливо. И он не мог отогнать от себя мысли о том, что вся эта гадость началась из-за этого проклятого Призрака из Отдела внутреннего взаимодействия – чтоб его черти взяли со всеми его пятнами от больной печени – Алана Бартлета! И совершенно не важно, в чем было дело. Несколько раз он подавал запросы – абсолютно официальные межотдельские запросы –

и каждый раз получал уклончивый ответ, в котором без труда можно было разглядеть намек на то, что его это не касается. Как будто у него, в его Управлении специальных расследований ограниченный допуск к секретности. Как будто УСР вообще недостойно уважительного отношения. Всякий раз, когда Дюпре лишние несколько минут думал об этом, ему приходилось ослаблять галстук. Это было унизительно.

Сначала эту суку Наварро выдернули из его команды и зачем-то отправили шататься одному богу известно где. Потом пошли слухи о том, что она предательница, что она распродавала информацию торгашам и врагам из других стран и вообще черт знает кому. Если это так, то она самая настоящая Тифозная Мэри, а это – он снова и снова возвращался к своей главной мысли – очень плохая новость для человека, у которого она находится в подчинении, а именно для Арлисса Дюпре. Если Дюпре хоть немного чуял, откуда дует ветер – а вся его карьера была основана именно на наличии у него такого чутья, – то на него скоро должен обрушиться полновесный вал дерьма.

И будь он проклят, если допустит, чтобы его карьера погибла из-за преступлений этой самой Наварро или – поскольку большая часть обвинений казалась ему самым настоящим г…ном – в результате двуличной политики Бартлета. Дюпре был прежде всего великим мастером по части того, как удержаться на плаву.

Иногда для этого просто необходимо вовремя ухватить поганого быка за его поганые рога. У Дюпре было немало друзей – друзей, которые расскажут обо всем, что ему необходимо узнать. И, возможно, стоит нанести визит Призраку и заставить старикана собраться с мыслями. Бартлет на вид больше всего походил на облачко пара, но при том был едва ли не самой сильной фигурой в министерстве, этаким мини-Гувером [102] . Имея с ним дело, Дюпре следовало быть крайне осторожным. В любом случае Бартлет должен знать, что Дюпре не из тех, кто затевает какие-то интриги. Призрак всю жизнь занимался расследованием жизни и деятельности своих коллег, а вот, интересно, когда кто-нибудь в последний раз поинтересовался тем, что он сам собой представляет?

102

Гувер, Джон Эдгар (1895—1972) – директор Федерального бюро расследований США в 1924—1972 гг. Покончил с собой, выбросившись из окна служебного кабинета с криком: «Красные идут».

Дюпре вскрыл два пакетика с сахаром и высыпал его в кофе. Вкус от этого не стал лучше – все равно кофе больше всего походил на грязную воду, – но Дюпре выхлебал чашку до дна. Ему предстояла серьезная работа. Если хоть немного повезет, то Алан Бартлет получит изрядную дозу того самого лекарства, которым пичкает других.

Номер в «Сфинксе» был просторным и ярко освещенным. В нем находилась единственная двуспальная кровать, на которую они оба старались не смотреть, откладывая решение вопроса о том, где и как спать, на потом.

– Чего я до сих пор не понимаю, – сказала Анна, – это как кто-то мог узнать о том, что я нахожусь здесь и с какой целью.

– Человек из Интерпола…

– Не считая того, что я увиделась с ним уже после похищения

пакета из «Америкен Экспресс». – Она стояла перед высоким окном, задернутым прозрачными тюлевыми занавесками. – Как только пакет был украден, плохие парни узнали, что я разыскиваю Штрассера. Но вопрос в том, почему кому-то вообще пришло в голову прибрать его к рукам? Вы же не говорили никому, что отправляетесь со мной в Буэнос-Айрес, верно?

Бену не понравился тон вопроса, но он не подал виду.

– Нет. А вы никуда не звонили по телефону из гостиницы?

Анна ответила не сразу.

– Да, звонила. Один раз, в Вашингтон.

– Если имеешь нужные связи, то совсем нетрудно организовать прослушивание гостиничного телефона, вы согласны?

Анна взглянула на него, явно заинтересованная таким предположением.

– Это может объяснить и появление фальшивого цэрэушника… Да. Если вы хоть чем-то намекнули Юргену Ленцу…

– Я ни словом не обмолвился Ленцу о поездке в Буэнос-Айрес, потому что тогда сам не имел понятия о том, что отправлюсь сюда.

– Хотелось бы мне раздобыть отпечатки пальцев Ленца, пропустить их через базы данных и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, на него имеется хорошенькое досье. Он вам ничего не давал – визитную карточку или что-нибудь в этом роде?

– Как мне помнится, ничего… Постойте, ведь я сам давал ему смотреть фотографию, ту самую, которую добыл из банковского сейфа Питера в Цюрихе.

– Вы ее многим показывали?

– Вам. Историку их Цюрихского университета. Лизл. И Ленцу. Вот и все.

– Он брал ее в руки?

– О, да. Крутил, рассматривал спереди и сзади, переворачивал вверх ногами. Его пальцы должны быть там повсюду.

– Великолепно. Я сделаю копию, а оригинал отошлю в антропометрическую лабораторию.

– Каким образом? У меня сложилось впечатление, что вы уже не пользуетесь правами сотрудника министерства юстиции.

– Но Деннин ими обладает. Если мне удастся переправить пальчики ему, то он сможет передать их какому-нибудь другу из другого агентства, скорее всего из ФБР. А тот вычислит все, что нужно.

Бен замялся было.

– Ладно, если таким образом мы выкопаем что-нибудь на Ленца. Или разыщем убийц Питера…

– Превосходно. Спасибо вам. – Анна посмотрела на часы. – Давайте займемся этим после ужина. Мы встречаемся с детективом, Серхио – как его фамилия? Впрочем, неважно – в районе, который называется Ла Бока. А там мы сможем найти что-нибудь поесть.

Водителем такси оказалась женщина средних лет, одетая в легкую кофточку без рукавов, открывавшую дряблые руки. К приборной панели была приклеена цветная фотография ребенка, возможно ее собственного. На зеркале заднего вида болтался крошечный кожаный мокасин.

– Вооруженный священник… – вслух размышляла Анна. – А я-то боялась монахинь в доминиканском соборе. – Она оделась в серую плиссированную юбку и белую блузу, лебединую шею украшало жемчужное ожерелье, и пахло от нее чем-то цветочным и свежим. – И он сказал вам, что Юрген Ленц является фактическим владельцем ее дома?

– Вообще-то он сказал: человек, называющий себя Юргеном Ленцем.

Они въехали в захудалый рабочий barrio [103] , расположенный в самой южной части Буэнос-Айреса. Слева тянулся канал Риачуэло, широкая лента стоячей воды, из которой торчали полузатонувшие ржавые землечерпалки, шаланды и остовы более крупных судов. Вдоль канала были расположены многочисленные склады и мясокомбинаты.

103

Barrio – городской район, а также предместье, пригород (исп.).