Протозанщики. Дилогия
Шрифт:
— Для кого? — вскрикнул Рустам, указывая на экран, — Для них! Мы с тобой с трудом разбираемся в произошедшем, а у тех, кто нам мешает, есть только та информация, что ты запрашивал в Интернете. Которую они перехватили. Понимаешь? Это ложный след для них! Все подстроено так, чтобы они искали этот твой Златник в Десятинной церкви. Киев — это для отвода глаз, чтобы мы спокойно…
Бармен ухмыльнулся и склонил голову, подтверждая догадку Рустама, но у Антипа оставалось еще много сомнений:
— Чтобы мы «спокойно»? — бандит указал на клокочущий за окном ураган, —
— И тем не менее, — заговорил бармен, — Здесь можно попытаться прорваться — там нет, — и тыкнул пальцем в картину полыхающего Киева.
Снова смолкли, попеременно разглядывая то творящееся за окном, то на экране телевизора. Бармен исчез в подсобке. Рустам потирал виски, стараясь унять головную боль. Антип нервничал. Такие размазанные выводы не нравились ему. Никакой конкретики! Сплошные допущения. Даже год точно установить не смогли: «то ли 987, то ли 988, а может и вообще все не так!». Успокаивала мысль о ложном следе для врагов. В этом что-то было.
— Хорошо, — вслух произнес он, — Предположим, что речь идет о Крещение Руси Владимиром. Значит, все-таки Владимир! Значит, все-таки, Златник. Но где это место? Где он крестился сам? Это же Херсонес! Севастополь!
— Его, кстати, на Руси называли Корсунь, а греки именовали Херсоном, — бармен неожиданной вынырнул из подсобки, поигрывая в руках бутылкой с чем-то зеленым.
— Погоди, — вдруг осекся Антип, — Все-таки, кто ты такой? Если тебе все известно, почему раньше не появился и не рассказал. Зачем мы…
Ответа не последовало. Очередная молния ударила рядом с кафе, разворотив двери входа, и бармен вынужден был убежать, чтобы оценить разрушения.
— Корсунь?.. Херсон?.. Что же это получается… — перешел на шепот Анти-поэт, — Мы ошиблись… МЫ ПРИШЛИ НЕ В ТОТ ХЕРСОН!
2
— Кошмар! — бурчал Антип, пробиваясь через стену дождя, — И куда нас несет?
— В Корсунь! В Херсонес! В другой Херсон! Потом найдем третий, четвертый, пятый. — отмахнулся Рустам.
— А где он? В какой стороне? — усмехнулся Анти-поэт.
— Возможно там?
Густой покров туч прорвало солнце, и в бушующем ненастье образовалась полынья. Столб света, пробуравив завесу катастрофы, упал на землю, согревая мокрую траву. Гроза трещала вокруг, но здесь молнии отступили, освобождая место теплому островку. Тонко, местечково, но уверенно и сильно луч отвоевал часть поверхности. Свет, пробив сэндвич облаков, пытался разрастись, победить чернь катаклизма, но темнота отказывалась сдаваться. Пробоину снова затягивало — тучи клубились, пытаясь зашить разрыв, но солнце прожигало новую брешь, рассверливая тяжелый мрак.
Свету удалось закрепиться на кусочке земли, и дождь сдался, отхлынул с солнечной поляны. Ветер выл рядом, но опасался сунуться на теплый островок. Туда, где свет побил бушующую стихию, и отправились Антип с Рустамом. Не зная точно зачем. Не осознавая цели. Желая хоть на минуту вырваться из рук лютующего урагана. Оглядеться. Подумать.
— Ведь свет лучше тьмы, — пытался успокоить сам
— Конечно, — неуверенно произнес Антип, вспоминая тепло и свет Маятовки.
В уюте щедрого солнца удалось отдышаться, присев на влажную, но уже прогретую траву. Подставить под жаркие лучи промокшую одежду. Порадоваться подзабытому светилу. И… встретить Касю!
Кася — симпатичная девушка лет двадцати пять, сидела посреди лужайки, откинувшись на джинсовый рюкзачок. Длинные, темные волосы, прилипшие к лицу, парили, избавляясь от лишней влаги. Короткий топик выставлял на обозрение плоский живот. Нарочито порванные джинсы вымокли до нитки, и красивые зубки постукивали от холода.
— Кто ты, прелестное создание? — зашелся павлином Антип.
— Кася, — мило улыбнулась девушка и поясняюще добавила, — Промокла…
— Антип, — представился бандит, — Замерз. А это Рустам — кажется, устал.
— И промок тоже, — буркнул приятель.
— А откуда же взялась такая красота, посреди бушующей стихии, да еще, в летнем одеянии?
— Вот бы знать… — вздохнула Кася.
Полное имя Каси — Кассиопея — звездная награда хиппующих родителей. Однажды встретившись в заплеванном тамбуре электрички, они больше не расставались, вместе скитаясь по стране. Вся держава — родной дом. Равнины — гостиная, леса — спальня, грязные вокзалы — кухня.
Через окна поездов изучали мир. Через попутчиков узнавали новости. В пути познакомились, в пути поженились, в пути — в привокзальном сибирском медпункте — родилась дочь. Кассиопея росла здоровой, жизнерадостной девчонкой, воспринимая кочевую явь как норму. Быстро научилась бегать по вагонам и, хлопая синющими глазками, выпрашивать конфеты. Освоила науку различать свежесть выброшенных продуктов, чтобы утолить голод. Овладела знаниями, как обходиться без ванны, щелкая вшей детскими ноготками.
Все изменила болезнь. В пятилетнем возрасте Кася, употребив что-то несъедобное, отравилась. Температура подскочила до сорока, лицо приобрело зеленоватый оттенок, губы побледнели. Рвота не прекращалась. Только на второй день, когда девочка перестала ходить, родители соизволили испугаться. Впадая из одной крайности в другую, полное безразличие переросло в истерическое ухаживание. Мамаша бесцельно носилась по поезду с криком отчаяния, прижимая к груди умирающую дочь. Поддатый отец стучался к проводникам, требуя невозможной помощи.
Их высадили на ближайшей станции: на перроне встретили карета скорой помощи и милицейский УАЗ. Родители и дочь разъехались в разные стороны.
Маленькую Касю откачивали несколько дней. Закаленный родительской глупостью, организм выдержал. Детские щечки порозовели, глазки заблестели, ручки потянулись к еде. «Жить будет!» — диагноз провинциальных врачей горе-родители услышали в КПЗ. Советские законы требовали срок за бродяжничество, но начинающийся раздрай, позволил ограничиться пятнадцатью сутками. На свободу вышли лишенными родительских прав, а ребенок переехал в один из детдомов Свердловска. Умчался на старенькой «буханке», подальше от «семейного счастья».