Провалившийся в прошлое
Шрифт:
Когда Митяй ещё раз ездил на Асфальтовую гору за асфальтом, чтобы заасфальтировать двор крепости и полы в подвале, то снова повстречался с шерстистым носорогом, и тот, то ли увидев головы махайродов, то ли учуяв их запах, хрюкнул, развернулся и, крутя хвостом, бодрой рысью помчался по своим делам в лесостепь. Между тем в районе Асфальтовой горы Митяй как-то раз увидел огромного матёрого пещерного льва и сразу же понял, кто в этих краях прокурор. Эта зверюга со светлой желтовато-серой шерстью не уступала размером невысокой лошади, вот только была куда мощнее. Посмотрев на опасного красавца в бинокль, он пожелал ему долгих лет жизни и счастья, заодно мысленно посоветовав держаться подальше от Крейзи Шутера, который шуток не понимает и потому очень метко стреляет навскидку. После той поездки в начале лета Митяй уже больше ни на что не отвлекался и к концу августа вывел дом под крышу и даже возвёл на ней двухэтажную башню, после чего принялся ударными темпами настилать перекрытие верхнего этажа, пустив на это толстенные липовые доски, оструганные только с одной стороны.
Липой почему-то брезгует жук – вредитель
Вообще-то ноутбук, и особенно диски с самой различной информацией, выручали его очень сильно, и Митяй, отличавшийся от многих других людей его возраста тем, что руки росли у него оттуда, откуда надо, а не из задницы, смело брался за любое начинание, но сначала всё-таки внимательно читал имеющуюся у него справочную литературу.
К концу сентября уже второго года своего пребывания в каменном веке Митяй, можно сказать, построил дом и даже остеклил все двадцать четыре окна на всех трёх этажах и два окна в башне, навесив на них мощные дубовые ставни. На верхних этажах окон было даже больше, так как две северные комнаты на первом этаже он решил отвести под склад и не стал их остеклять. Правда, жить можно было только на первом этаже, да и то всего лишь в одной комнате, размещавшейся в правом углу, а если точнее, то в трёх, так как он разделил эту загогулистую комнату деревянными перегородками на три смежные комнаты. Только в них имелись потолки. Всё остальное можно было достраивать и отделывать по мере необходимости хоть до морковкина заговенья. Главное, у него теперь имелись громадный, полностью перекрытый подвал, три комнаты с одной печной трубой, к которой он в любой момент мог пристроить печи, и время на то, чтобы спокойно заняться уборкой урожая, хотя некоторую его часть он уже собрал и даже насолил на зиму огурцов, помидоров, наварил приправ и всё это закатал пусть не в стеклянные банки, но зато разлил по большим белым горшкам, закупорил их крышками и для вящей герметизации залил парафином.
Парафина Митяй собрал из нефти минувшей зимой чёртову прорву, ведь он застывал первым и его было легко собирать. Хорошенько проварив парафин, он выпарил из него бензин, и тот сделался пищевым, то есть совершенно не вонял ни бензином, ни соляркой, а это главное. Хотя парафина он собрал не так уж и много, всего каких-то двести килограммов, он наделал керамических светильников, залил в них парафин и теперь везде, куда ни пойди, мог в любой момент зажечь сколько угодно этих долгоиграющих свечек, которые не воняли керосином. Так что он уже не рисковал налететь в темноте на какую-нибудь полку, расшибить себе голову, но что самое неприятное – разбить что-нибудь ценное и очень нужно. Да, свет – великое дело, особенно в каменном веке. Со светом человеку живётся куда легче, особенно зимой, когда на дворе темнеет рано, а светает поздно. Правда, из-за этого спал он не больше восьми часов, а всё остальное время работал как каторжный, чтобы не пришлось зимой хвататься то за голову, то за задницу, то ещё за что-нибудь. Это, конечно, враньё, что летом один день весь год кормит, но действительно, если летом не поработаешь, то зимой сложишь зубы на полку и удавишься с голодухи.
До сих пор всё складывалось у Митяя просто зашибись, как он сам неоднократно говорил Крафту. Одно его волновало – где бы раздобыть соли. Пока что её вполне хватало, ведь он употреблял соль только в пищу, да ещё заготовил солку на зиму, но ведь рано или поздно он найдёт себе подругу, и, возможно, не одну, а побольше, побольше, пойдут дети, и ему придётся заготавливать на зиму много припасов. В общем, при одном только взгляде на солонку у него начинала болеть голова. Смотаться за солью на море было парой пустяков, поехав туда с тремя тоннами солярки, он за один раз привезёт оттуда три тонны соли как минимум, да вот беда: на кого оставить хозяйство? Он знал, что в Ставропольском крае есть солёные озёра, одно в Красногвардейском районе, другое и того ближе, но как знать, куда добраться легче. Впрочем, если смотаться на Солёное озеро, то там ведь можно будет просто собирать соль на берегу лопатой, а реки ведь ему так и так придётся форсировать, а они из-за таяния ледника в горах в каменном веке были ох какие полноводные и представляли собой самую большую проблему.
В любом случае нужно было подумать о надёжном стороже, и Митяй, усмехнувшись, подумал: «Посадить, что ли, на цепь парочку махайродов во дворе?… Так их же кто-то должен будет кормить!» С такими мыслями, позавтракав, он снова отправился на галечник собирать камни для фундамента кирпичной ограды вокруг крепости. Точнее, его дом станет крепостью тогда, когда он построит вокруг него стену хотя бы семиметровой высоты, к которой пристроит все надворные постройки.
Сначала он хотел расширить двор раза в три, но потом плюнул на это и решил, что ему вполне хватит добавить к нему по пять метров с каждой стороны, а скотный двор лучше пристроить
В работе ему очень помогало то, что раствор за него снова мешал многострадальный Ижик, который, кажется, к этому дню уже разучился ездить. Зато его дубовая растворомешалка на полтора куба позволила быстро возвести фундамент. После этого Митяй принялся строить стену вокруг дома и попутно квадратный скотный двор размером шестьдесят на шестьдесят метров, но ему предстояло стать им только будущей весной, причём скотным двором-яслями.
Убрав урожай, Митяй установил для себя строгий график работ: с утра и до обеда он формовал кирпичи и закладывал их на просушку; потом быстро вынимал из печи готовые и уже остывшие до вполне приемлемой температуры кирпичи; пока те полностью остывали, возводил стену вокруг дома и скотного двора; после этого сажал в печь следующую пару сотен кирпичей и врубал все форсунки. При этом вечером он ещё и успевал смотаться на свою нефтебазу, привезти нефти, поставить её отстаиваться, затем доливал в камеру нагрева хорошо отстоявшейся нефти, перед этим аккуратно сливая её в чистые, сухие, в смысле – без воды, посудины, а остатки сжигал, хотя ему это и не нравилось. Экология, понимаешь ли, страдала, но он с этим пока что ничего не мог поделать и потому лишь разводил руками и горестно вздыхал, говоря, что так будет не всегда.
Спать Митяй ложился не раньше одиннадцати, а в пять утра, ещё до того, как зазвонят будильники, большой, чуть ли не с колоколами громкого боя, и наручный, в часах модели «Командирские», уже вскакивал как ошпаренный, и так длилось до тех пор, пока он не поднял стену на три метра. Однако и после этого он не угомонился, хотя и взял себе «отпуск» на целую неделю, и всё это время рыбачил. Лосось снова пошёл на нерест, а минувшая зима показала, что его здоровенная землянка с потолками высотой в четыре метра представляет собой идеальный склад для хранения продуктов на льду, и поэтому он полностью обложил её стены кирпичом, оштукатурил, наделал стеллажей, ящиков и теперь через каждый час, а то и сорок минутотвозил в ледник полную тележку потрошёной, обезглавленной рыбы и ёмкости с красной икрой. На этот раз он решил засолить икры побольше. Митяй любил красную икру и трескал её с удовольствием, особенно с варёной картошечкой. Между тем он твёрдо решил, что пусть и не на следующее лето, но ещё через год он наизнанку вывернется, в игольное ушко пролезет, но обязательно смотается в Ставропольский край за солью. Хотя Митяй уже полностью переселился в каменный век, он всё равно ещё мыслил категориями века двадцать первого, в котором бесследно сгинул Дмитрий Мельников, ну а чтобы не думать об этом, загружал себя работой так, чтобы, едва дойдя до кровати, тут же уснуть.
Вообще-то работа стала для него самым лучшим средством психологической разгрузки, позволяющим не сойти с ума или не надраться однажды в лоскуты и потом взять и не застрелиться с тоски. Что ни говори, но он в этом чёртовом каменном веке был один-одинёшенек и прекрасно понимал, что даже какая-нибудь местная супермодель не решит его проблем, ведь она, скорее всего, окажется настолько отсталой в своём умственном развитии, что трахать её окажется то же самое, что и шимпанзе. Так не проще ли тогда просто взять и завести себе козу? Ту, которая с рогами. Что одно, что другое будет чистейшей воды зоофилией. Ведь всем этим троглодитам каменного века – хотя кроманьонцы, если верить учёным, биологически ничем не отличались от современного человека – до его уровня ещё развиваться и развиваться. Поэтому даже если он и наловит в этих краях людей и заселит в свой дом, ничего хорошего из этого всё равно не выйдет, он будет окружён недочеловеками. От таких мыслей, а они посещали Митяя часто, ему становилось не просто грустно, а по-настоящему тошно, и он был готов выть от тоски, обиды, негодования, а иногда и ужаса.
Единственное, что его спасало, так это работа – в ней он находил, как это ни странно, отдохновение от тяжких мыслей. Работа наполняла его жизнь смыслом и в то же время доставляла радость, ведь он занимался созидательным трудом, а не пустым ворочанием камней на каторге. Каждый день Митяй достигал какого-то пусть маленького, но успеха, и даже если у него что-то не получалось так, как нужно, то он не расстраивался, а старался извлечь урок из своей ошибки, чтобы в следующий раз не повторять её. Поэтому он всё старался делать на совесть, даже довольно простой и неказистый дом в три этажа. Он стоял на высоком фундаменте с вентиляционными оконцами полуподвала, забранными снаружи деревянными жалюзи и закрытыми изнутри прочными ставнями. Потолки в нём были высокими, в четыре метра. Перед входом стояло просторное и высокое крыльцо с навесом от дождя, крытое светлой черепицей. Сам же дом был облицован светлым, похожим на тёмную слоновую кость, матово блестящим на солнце кирпичом. Поверху Митяй сложил из кирпича зубчатый парапет, окна закрывались массивными дубовыми ставнями, которые он мечтал украсить какими-нибудь геральдическими накладками, а ведь ещё над домом возвышалась стройная башня. В общем, дом получился у него, как это ни странно, очень красивым, несмотря на всю простоту архитектурного решения, а может, ему это только казалось.