Провидица поневоле

Федорова Полина

— Можно, если я отложу некоторые свои заказы на потом, — так же легко согласился мастер и добавил: — Пятьдесят рублей.

— А если вы отложите все свои заказы на потом и приметесь за работу немедля?

— Шестьдесят рублей, — невозмутимо произнес мастер.

— Когда зайти? — улыбнулся Кекин.

— Через три часа, не менее, — на сей раз немного подумав, произнес ювелир.

— Через три часа я у вас, — заверил его Нафанаил Филиппович.

А дождь шел и шел, не собираясь переставать, небо сплошь было затянуто серой пеленой, воздух и даже лица прохожих также казались серыми, будто

заштрихованными косыми линиями дождя.

Нафанаил Филиппович решил покуда заглянуть к своему знакомцу по гвардии графу Федору Толстому, вышедшему в отставку почти в одно время с ним. Сошлись они на ниве писания стихов, а потом после эпиграмм друг на друга дело едва не дошло до дуэли. Примирил их общий знакомец армейский майор Тауберг, после чего, пожав руки, они стали добрыми приятелями, и Кекин, будучи в Первопрестольной, всегда находил время посетить графа.

Федор Иванович Толстой, путешественник, поэт, бретер, кутила и преданнейший друг своих друзей жил в собственном одноэтажном доме с неизменным мезонином на углу Сивцева Вражка и Калошина переулка. К счастью, он оказался дома и, оттолкнув камердинера, встречать Кекина вышел сам, усатый, веселый и, как всегда, энергичный. После крепких рукопожатий и похлопываний по плечам — такая вот была у графа привычка, — перешли к разговорам: что, как и где.

— Вот, собираюсь съездить на Алеутские острова, — заявил Нафанаилу Филипповичу Толстой. — Хочу посмотреть на действующие вулканы. Их на этих островах, сказывают, штук тридцать.

Толстой был старше Кекина, с ранней проседью в волосах, но в повадках и хотениях являл собой не более чем мальчишку. Это подкупало мужчин и нравилось женщинам, то и дело бравшихся опекать графа, наивно полагая, что его можно приручить. Ан нет, приручению сей зверь не поддавался и, получив от очередной опекунши желаемое, охладевал и ясно давал понять, что в опеке более не нуждается.

— А что, ближе нет действующих вулканов? — усмехнулся Кекин.

— Есть, — отозвался Толстой. — Только зачем мне ближе?

Посмеялись, выпили вина. Федор Иванович принялся было расспрашивать Кекина о его занятиях, но Нафанаил Филиппович ловко ушел от ответа и перевел разговор на поэзию, спросив, есть ли на сем поприще новые имена, достойные внимания, а то, дескать, живя в провинции, он в сем вопросе совершенно не сведущ.

Толстой назвал несколько фамилий, знакомых Кекину. А потом сказал:

— Еще есть Пушкин.

— Что за Пушкин? — поинтересовался Нафанаил Филиппович.

— Александр Сергеевич, племянник Василия Львовича, — ответил Толстой. — Весьма острыйюноша. Старик Державин, Царство ему Небесное, говорят, даже прослезился, когда прочитал его стихи. Погоди, брат, придет время, он и самого Жуковского заткнет за пояс.

Любовь, любовь, Внемли моленья: Пошли мне вновь Свои виденья, И поутру, Вновь упоенный, Пускай умру Непробужденный. —

Каково,

а?

Василия Львовича Пушкина Кекин, конечно, знал. Его знали все, хоть сколь-нибудь прикосновенные к поэзии. Нафанаил Филиппович однажды даже был у него на Старой Басманной, как раз тогда, когда Василий Львович, гордо задирая и без того выдающийся подбородок, читал своего знаменитого «Опасного соседа», ходившего по рукам в списках даже в уездных городах. Но вот строки про любовь молодого поэта со знаменитой фамилией заставили Кекина переменить ход мыслей. Он помрачнел и как-то сник. Это не ускользнуло от острого взора Толстого.

— Уж часом не любовная ли докука мучит тебя, брат? — спросил он, пытаясь поймать взгляд приятеля.

— Да… Нет… — неопределенно буркнул Нафанаил и вдруг засобирался: — Прости, Федор Иванович, у меня тут еще одно дело.

— Дело так дело, — ответил граф и проводил Кекина до самой коляски, не обращая никакого внимания на дождь.

А медальон получился великолепнейший. Принимая его из рук ювелира, Нафанаил Филиппович поначалу не мог оторвать от него глаз, до того он мастерски был исполнен. Расплатившись с хозяином, он сел в коляску, надел медальон и тронулся в обратный путь.

Он прибыл в имение поздно вечером.

— Где вы были? — недовольно спросил его Волоцкий с гримасой, близкой той, с которой смотрела на Нафанаила Филипповича графиня в часы здорового бодрствования.

— Ездил в Москву, — удивляясь интонации и выражению лица графа, ответил Кекин. — А что случилось?

— Вам лучше знать, — сухо произнес Платон Васильевич и удалился, не пожелав, по своему обыкновению, покойной ночи.

Следуя к себе, отставному поручику повстречалась Августа Карловна. На его поклон она лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Теряясь в догадках, Кекин прошел в свои комнаты и принялся гадать, что же произошло в доме, пока его не было. Вызванные слуги также не смогли ничего ему объяснить, молчали и прятали глаза.

Объяснилось все лишь следующим утром.

13

События следующего дня начались с того, что на зов колокольчика лакей, приставленный графом служить Нафанаилу Филипповичу, не соизволил прийти. Вместо него заявился Неждан Северианович, старый камердинер Волоцкого, с приглашением немедля посетить графа. Нафанаил согласно кивнул и последовал за камердинером, который молча повел его анфиладой комнат в графский кабинет. Когда Кекин вошел в него, он застал там, помимо графа, доктора Гуфеланда, мать и сына Блосфельдов и девку Анфиску. Все они, кроме доктора, посмотрели на вошедшего отставного поручика как на приговоренного, уже ступившего на эшафот. Фердинанд Яковлевич же, по своему обыкновению, рассматривал узоры на персидском ковре.

— Я вызвал вас, господин Кекин, в связи со следующим обстоятельством, — начал граф, заметно волнуясь. Он подошел к своему бюро, выдвинул ящичек и достал оттуда несколько векселей. — Вот, — положил он ценные бумаги на стол. — Узнаете?

— Что узнаю? — не понял отставной поручик.

— Вексели, — сказал Волоцкий, подняв на Кекина глаза. — Вы узнаете их?

— А почему я должен их узнавать? — продолжал теряться в догадках Нафанаил.