Провинциал. Книга 8
Шрифт:
Ведь и Боня и Пронька могут пройти сквозь стены, услышать слова, для чужих ушей не предназначенные, да и вообще… От них, а, стало быть, и от меня, сложно что-либо утаить, если я знаю, что нужно искать. Вот как-то оно так получается.
— Ну, раз ты согласен, — ухмыльнулся довольный генерал, посчитав, что ответственность он теперь частично размазал и на меня тоже, — то готовься…
— К чему готовиться? — с некоторой опаской спросил я.
— Сейчас буду испрашивать высочайшую аудиенцию, — очень серьёзно сказал генерал, — и не просто аудиенцию, а срочную аудиенцию.
—
— А тем, что срочная предоставляется в течение суток, — сказал генерал, посмотрев на меня, как на деревенщину, которая не знает азбучных истин.
Ну да ладно, провинциал я, чего с меня взять, в самом то деле?
— Долго, — ответил я, так как если аудиенцию дадут через сутки, то на обдумывание, подготовку и реализацию планов по подавлению назревающего мятежа у нас остаётся только пара дней. А этого катастрофически мало.
— Ну, может получиться и намного быстрее — попытался обнадёжить меня генерал, — всё зависит от занятости императора. Я могу лишь обозначить уровень важности. Причём, как ты понимаешь, решение о предоставлении этой аудиенции всё равно принимает монарх.
— Это всё понятно, но всё же хотелось бы, чтобы побыстрее, — вздохнул я.
— Ну ладно, не куксись, — сказал Пронин и потянулся за своим служебным коммуникатором, который не смотря на полученные недавно тяжёлые ранения, все равно оставили при нём.
— Так, теперь тихо сиди, — сказал он мне строго, одновременно набирая на коммуникаторе какие-то цифры, — не дай бог, на том конце провода почувствуют, что я не один, — он с некоторым сомнением посмотрел на меня и добавил, — даже не дыши.
Но, что характерно, выставить меня из палаты не попробовал. Вероятно, он решил, что если я узнаю ещё один небольшой секрет, то есть секретные формальности испрашивания срочно аудиенции, то беды большой не будет. Ведь я и так уже по факту всякими секретами, как технологическими, так и аппаратно-политическими, просто переполнен. Того и гляди меня от них пучить начнёт…
Он нажал сенсор вызова, и обернулся ко мне, приложив палец к губам, ещё раз акцентируя моё внимание на том, что мне надлежит прикинуться ветошью и не отсвечивать.
Зазвучали протяжные гудки. Ага, старый темнила себе изменил и включил громкую, что бы и я всё слышал. Наверное для того, что бы я потом не доставал его всякими вопросами.
— Двадцать третий на линии. Пароль?, — из динамиков коммуникатора прозвучал искажённый до неузнаваемости голос.
— Семнадцать, — произнёс Пронин. Я с некоторым запозданием понял, что это и был запрашиваемый двадцать третьим пароль.
— Принято, — ответил неживой голос, — говорите.
— Юстас Алексу, — голос Пронина тоже приобрёл какие-то механические нотки. И тут Пронин сказал слова совершенно неожиданные:
— Тётя заболела. Высылайте неотложку. Очень плоха.
— Понял, — ответил бесстрастный механический
Услышав последние слова, Пронин облегчённо вздохнул и нажал отбой.
— И что? — задал я вопрос, — о какой тёте шла речь? — я прекрасно понимал, что это кодовая фраза. Но на то она и кодовая, что настоящий её смысл оставался скрытым от меня.
— Подробно объяснять не буду, — Пронин обернулся ко мне, — но скажу, что заявку я дал с наибольшим приоритетом, и ответ должен последовать в течение получаса.
— Ага, значит, прежде, чем мы узнаем, когда будет аудиенция, — оживился я, — и у нас будет время допить чай и подъесть печеньки…
Генерал скептически посмотрел на ажурную вазочку, в которой сиротливо приютились три маленькие печеньки:
— Да разве это печеньки? Так, расстройство одно, — он обвёл глазами стол, — да и чай подъостыл уже, покуда мы тут делами занимались, — со вздохом сказал он, после чего его взор посветлел, и он довольно громко крикнул:
— Дашенька!
Дарья Дмитриевна себя долго ждать не заставила, а появилась у нас через минуту с небольшим после того, как в больничных коридорах окончательно затихло эхо, порождённое генеральским зовом.
Излишне, наверное будет говорить о том, что всё её внимание без остатка было посвящено одному единственному человеку. И, как вы понимаете, я не был этим человеком.
Генерал ворковал с этой дамой около пяти минут. Они обменивались многозначительными взглядами, двусмысленными намёками… В общем вели себя, как два влюблённых подростка. При этом, на меня внимания обращали не более, чем на любой другой из стоящих в палате предметов больничной обстановки.
Но, моё присутствие, я так думаю, всё-таки сыграло некую сдерживающую роль. Как как я подозреваю, что если бы не оно, то общение этих двоих одними словами, пусть и весьма страстными, не ограничилось бы.
И да, я опять чуть не расхохотался, представив себе бравого генерала в его служебном кабинете, но одетым именно так, как я сейчас, то есть в миленькую пушистую розовую пижамку…
Но ладно. От этой их беседы всё же некоторая польза получилась, так как Пронин не просто обменивался любезностями и намёками, а попросил о том, чтобы его пассия нас полноценно покормила. Всё равно нам предстояло пол-часа ждать ответа от того загадочного Алекса, к которому обращался генерал, назвавшись Юстасом. А если будет еда, то время это мы проведём с пользой для наших организмов.
Надо сказать, что в больничке этой кормят отменно. То, что генеральская зазноба нам принесла, мы слопали с огромным удовольствием.
Аппетит мой, опять-таки, был простимулирован заявлением Пронина о том, что аудиенция может занять довольно много времени. Даже не сама аудиенция, как таковая — она может быть и довольно короткой, а вот все предварительные ожидания, текущие согласования, выяснение сопутствующих деталей — вот это вот всё может изрядно затянуться.
И, само собой разумеется, аудиенция — это для того, чтобы говорить и слушать. И вовсе не для пожрать, так что наедаться надо предварительно, чтобы не страдать от голода в процессе.