Провинциальная история нравов, замаскированная под детектив. Или наоборот.
Шрифт:
Она задумалась так глубоко, что не сразу услышала как кто-то ее окликает. Подняла глаза — перед ней стоял Егор.
— Приветик, Сим-Сим, — сказал он, сияя улыбкой, как ни в чем не бывало. — Как жизнь молодая?
— Отлично, — улыбнулась в ответ Сима. — Как сам?
— Скажем так, жить буду. И вероятно, дольше, чем хотелось бы некоторым. Ты сделала, что я просил?
— А что ты просил?
— Список ритуалов, Сим-Сим. Ты забыла?
Ой. Конечно, забыла. За всеми треволнениями и перипетиями расследования это совершенно вылетело из головы. И кстати,
— Я сделаю обязательно, — клятвенно заверила следователя Сима. — Давай завтра с утра. Книгу принесу, все объясню. Устроит?
— За еще одно свидание и слова не скажу против.
— Боюсь, еще одного свидания ты не переживешь, — ухмыльнулась Сима.
— И что теперь — из дома не выходить? Эх, Сим-Сим, живем один раз и так, чтобы дух захватывало! Летай высоко, желай невозможного и гори ярко! Мой девиз. Могу поделиться. Давай сегодня вечером куда-нибудь сходим, а?
— Груздева, я если еще хоть раз услышу подобные разговорчики на рабочем месте, дам в руки зубную щетку и отправлю драить туалеты. Обоих. Это понятно? Развели тут бордель!
Магиня и Егор разом обернулись. В дверях кабинета возвышался шеф — брови грозно сведены, губы поджаты, руки сложены на груди.
— Чего молчим? Язык проглотили?
— Нет, — хором ответили Сима и Егор. Последний добавил: — Уже ухожу. Было приятно повидаться, — и ретировался в одно мгновение, отважный рыцарь.
— Кофе мне, ведро. И черпак, — буркнул шеф и скрылся в кабинете.
Сима смотрела ему вслед, пытаясь понять, пошутил он или всерьез. С него станется. Пока она раздумывала, как бы незаметно украсть у уборщицы ведро, зазвонил телефон.
— Ты на работе? — спросил Яр.
— Где ж мне быть, — философски вздохнула Сима. — А что?
— Ты нам нужна. Срочно. И… горшок купи по дороге.
— По дороге куда? Какой горшок? Ты в цветоводы-любители записался?
— Домой к себе дуй. Немедленно. Да, ты не знаешь, чем можно покормить ребенка? Кашу, что была в холодильнике, он съел. Просит еще.
— У тебя есть ребенок? — обалдела Сима. — И ты молчал?
— Теперь есть. Но это, надеюсь, ненадолго.
— Теперь?
— Сима, хватит за мной повторять. Уходи с работы. Купи горшок и еды для ребенка. Сколько ему, говоришь? Два года? Ну вот что-нибудь для двухлетнего. Шоколадку какую-нибудь, печенья. Фу! Фу, я кому сказал! Вынь изо рта эту гадость! Вынь немедленно! Ааа… ладно, сама выйдет.
Сима ойкнула, зажала рот рукой, глаза у нее округлились. Она зашипела в трубку:
— Ты… нашел? Нашел? Правда, нашел? Живого?
— Голодного, — мрачно поправил Яр. — И если ты не появишься дома через полчаса, он сгрызет твой диван. А я оглохну. Все понятно?
— Вы у меня? Буду через полчаса.
Стоило Серафиме положить трубку, в приемную ворвался Голубев. Вид у него был возбужденный, сердитый.
— У себя? — спросил он без обычного пиетета и не дожидаясь кивка, скрылся за дверью кабинета. Никакой ругани не последовало, но Серафиму это не интересовало. Она взяла сумку и ушла. И плевать,
Как только обвешанная с ног до головы сумками и пакетами Серафима открыла дверь, к ней метнулся вихрь и практически сбил с ног.
— Мамааа! Мамася!
— Я не твоя мама, — принялась отбиваться магиня от слюнявых поцелуев куда попало. — Отстань.
— Ууууу, — завопил вихрь и залился слезами. — Мамааааа! Маманяяя! — и добавил неуверенно: — Алкась? Алкась?
Сима растерялась. Кого мальчик зовет? Алкаша? Пьяницу, что ли? Неловко погладив его по голове, она сказала:
— Не плачь. Я тебе еду принесла. И горшок. Хочешь посмотреть?
— Пись-пись, — провозгласил ребенок, мгновенно забыв своё горе. — Пись-пись. Гоньгоська! — С этим боевым кличем он потянул себя за колготки. И добавил: — Тетесииик! — И опять завыл. — Мамасяяяя! Мама!
Сима ничего не поняла, впрочем, не особо и пыталась. Она придирчиво рассматривала мальчика на предмет повреждений. Степан оказался крепеньким и невысоким, с розовыми пухлыми щеками и небесно-голубыми глазами. На месте он не стоял — приплясывал, перебирая ножками, как норовистая лошадь. Помимо колготок на нём была широкая майка.
— Ты писать хочешь? — осторожно спросила она, сгружая покупки в угол. — Сейчас, сейчас.
— По-моему, он хочет все и сразу. А я так не умею, — сообщил Яр, появляясь в прихожей. Вид у него был даже не усталый, а затюканный донельзя. Модный свитер измазан чем-то красным, рукава закатаны — один по локоть, другой — по плечо практически. Ремень брюк расстегнут, сами брюки изрисованы маркером. Волосы взъерошены и посыпаны чем-то белым. Мукой? Сахаром? Солью? Всем вместе? В общем, картина, достойная запечатления. Сима с трудом скрыла, что от смеха ее просто разрывает, и произнесла спокойно:
— Вот и научишься. Потренируешься.
— Нет уж, спасибо.
— Пись-пииись! — пароходной сиреной взвыл мальчик. Отдав должное его выдающимся вокальным данным, Сима достала из пакета горшок веселого сиреневого цвета и покрутила так и эдак.
— Пись-пииись! — восторженно заверещал мальчик, протягивая руки к горшку. — Гоньгоська! — И опять добавил непонятное: — Тетесик!
— Он с музыкой, — похвалилась Сима. — Тебе нравится?
Мальчик дернул горшок на себя, не удержал равновесие и шлепнулся на пол. Заорал. Вздрогнув, Яр мужественно поспешил на помощь — поднял ребёнка, отряхнул и сказал с несколько наигранной весёлостью:
— А смотри, какой у тебя горшок! Пойдем, обновим, что ли, а то мы этой злючке ковры уже все уделали.
— Мои ковры? — завопила Сима не хуже Степана. — Они же из дома! Да Славий меня убьет!
— Высохнут, — отрезал Яр. — Ты иди еду готовь, а то и без кровати останешься. Этому чудовищу особенно ножки приглянулись.
— Яр, — позвала Серафима, когда маг уже практически скрылся в комнате вслед за Степаном. — Спасибо.
— Не расплатишься, — буркнул он. — За один только свитер две недели постельного режима. А уж про брюки вообще молчу.