Проводница
Шрифт:
Едва тронулись в путь со станции отправления, как к Ахметычу прибежала Лиза. В ее плацкарте почти все места были парными. «Двойников» с горем пополам рассовали по соседним вагонам, доехали до Тоннельной, а там опять на посадку народ с билетами на уже занятые пассажирами места. И все билеты подлинные, оформлены в кассах, выписаны на фирменных бланках, напечатаны на компьютере.
И у Ольги тоже сели два «двойника» Причем одно купе даже не «двойников», а просто растеряш, но сразу она не сообразила их высадить, а теперь, когда поезд отмахал сто километров, делать этого уже вроде
В ее дежурство всегда так выпадало, что отправлялись вечером и потом до поздней ночи тормозили на полустанках, подсаживали отдыхающих. Вот и на этот раз уже в первом часу ночи на Разгульной уселась семья с двумя детьми. Четыре человека, как раз купе. Ольга и не заподозрила ничего, потому что купе было свободно. Она положила билеты в планшетку, а пассажиры быстро постелили себе, уложили детей и легли. И тут как на грех на следующей станции тоже семья, и тоже с билетами. Стали разбираться, а у тех, что раньше сели, поезд-то сутки назад ушел… 17-го в 0.40… А нынче восемнадцатое настало, после ноля-то… И Ольга зациклилась на том, что из их городка отправление вечером семнадцатого, да и проглядела в билетах неверную дату…
Стали будить «двойников», они в крик… Ну и вправду, дети спят, ночь, не высаживать же их. Сама виновата, надо было смотреть лучше. А они тоже хороши! Забыли, что числа после полуночи имеют обыкновение меняться…
Ольга стала предлагать перейти в другой вагон тем кто сел позже, но скандал от этого только разгорелся еще сильнее. И решить его теперь мог только Ахметыч. Скандальные пассажиры толкались за ее спинок напирали и норовили лично прорваться к бригадиру, но Лиза и Ольга решительно держали оборону.
Ольга злилась, потому что прекрасно понимала откуда возникают «двойники». И никакими компьютерными сбоями или ошибками оператора-кассира их не объяснить. Все гораздо проще: больше билетов — больше денег. Ведь отдыхающие не понимают, что на табличке «Билетов нет» написана святая правда, что поезд не резиновый и не может вместить всех желающих. Они слезно умоляют кассира войти в «положение», суют ему сверху щедрую компенсацию, и кассир устраивает простенький «сбой» в своем компьютере и выписывает билеты на заведомо проданные уже места. Что будет дальше, его не волнует. Ведь, как показывает практика, на перроне никто не остается, уезжают все, а как уж потом ухитряются бригадир с проводниками разместить «двойников», сколько нервов треплют друг другу обе стороны — никого не заботит.
Да Ольга и сама, когда уезжала на сибирскую стройку, получила от знакомой кассирши такой же «двойной» билет. И кассирша тогда честно предупредила:
— Ты приди пораньше, заходи в вагон первой и сразу ложись. И что бы тебе ни говорили — не уступай. У тебя такой же билет. И ты знать ничего не знаешь.
По неписаным железнодорожным правилам, кто первый занял место, тот на нем и едет, «кто первым плюнул — того и суп».
Иван Ахметович всегда имел «личные», резервные места. Как уж он ухитрялся оставлять пару купе незанятыми, не знал никто. Зато все знали, что Ахметыч непременно лично подсадит «нужных людей» на любом полустанке. Поезд их фирменный, скорый, идет до Москвы — значит,
На станции отправления, конечно, для таких случаев держали бронь и снимали ее только за несколько часов до отправления, а вот на мелких полустанках отродясь никакой брони не предусматривалось. А ведь районный начальник ничем не хуже городского, и он желает ехать в столицу из своего райцентра, на который скорый поезд приходит уже переполненным и утрамбованным. Куда в случае срочной надобности бегут его помощники? Конечно, к бригадиру.
А у Ахметыча припасено теплое местечко, на которое в кассе тут же чин по чину выписывают законный билет. И районный начальник благодарен бригадиру поезда, а бригадир всегда найдет возможность придать этой благодарности вещественное выражение. В одном районе получит для семьи льготные путевки в санаторий, в другом запасется овощами и фруктами, в третьем — рыбой, в четвертом — молодым вином…
И вот при нашествии «двойников» Ахметычу приходилось задействовать «свои» места, а у него от одной мысли о такой необходимости сердце кровью обливалось. Но ведь пассажиров не оставишь стоять в коридоре… Значит, весь гнев свой Ахметыч обрушит на безвинные головы проводников. Надо же на ком-то оттянуться.
И точно: увидев за Ольгиной спиной толпу возмущенных пассажиров, Ахметыч грозно засверкал глазами и гаркнул во всю силу легких:
— Куда смотришь, ворона?! Мать твою' Говорил вам: не сажать! Говорил: отмечать места?!
— Говорили, — послушно кивнула Ольга.
— А ты чем слушала? Коленками? Я нанялся тут перед вами распинаться? Все! Хватит! Буду штрафовать!
Ольга потупилась, надеясь, что Ахметыч, как обычно, покричит-покричит, да и сменит гнев на милость. Но у него взыграла «восточная» половина крови, и он закусил удила.
— А во сколько это тебе обойдется, знаешь?
— Сколько скажете…
Ольга прикинула, что по ее вине бригадир расстанется с одним из «резервных» купе. Неужели хватит совести на четыре билета ее нагреть? Хватило.
— Помножь тариф на четыре, — велел он.
— Побойся бога, Ахметыч! — воскликнула Ольга. — У них два детских. По справедливости: на три.
— Не Бога, а Аллаха, — поправил он. — По справедливости я их все как взрослые продам. — Он повернулся к Лизе: — А ты, кукла, что глазами хлопаешь? Давай тоже деньги готовь.
— А мне-то за что, Ахметыч?! — взмолилась Лиза. — Я им говорю, что вагон полный, мест нет, а они меня тюками своими в сторону сдвигают и лезут. Драться мне с ними, что ли?
Лиза была маленькой и худенькой, куда ей сладить со здоровенными агрессивными бабищами со здоровенными тяжелыми сумками. Она всегда отступала в сторонку, растерянно хлопала глазами и бежала за помощью к бригадиру.
Когда Ахметыч был в хорошем настроении или в подпитии, «русская» половина его широкой души проявляла рыцарское благородство, и он безвозмездно решал «жилищный вопрос» для Лизиных «двойников». Но сегодня она нарвалась по полной программе.
— Дерись, — зверски сверкая глазами, подтвердил он. — А не можешь драться — плати.