Проводник
Шрифт:
Вечно у этого Алекса всё не слава богу. То артрит, то близорукость, то понос с золотухой. Интересно, здоровые люди вообще в мире ещё остались?
— К вашим услугам! — щёлкнул каблуками полицейский. — Р-р-азрешите представиться! — лихо козырнул. — Старший унтер-офицер Бобров Филимон Архипович!
— Благодарю вас, Филимон Архипович, — Макс сделал попытку приподняться и тут же присел. В висках застучали молоточки.
— Нет, что-то мне плоховато.
— Оно и немудрено, — поспешно наклонился городовой. — Давайте помогу, — протянул руку. — Я уж грешным делом
— Слушаюсь, — откозырял невесть как появившийся молоденький городовой. — А с этими шо? — кивнул на злобно поглядывающих друг на друга извозчиков.
— Шо, шо! К околоточному тащи, — отмахнулся старший. — Там разберёмся.
— Минуточку, господа! — подбежал запыханный толстяк. — Я, конечно, глубочайше прошу пардону, но кто мине за весь этот бардак платить будет? — гневно кивнул на разбитое стекло. — Баба Соня?
Бобров устало вздохнул.
— Платить? А вы кто таков будете, господин хороший?
— То есть как это кто? — опешил толстяк. — Боже ж мой, да я Марк Давидович Френкель, хозяин этой несчастной кондитерской. Ви только поглядите, сколько эти жлобы своими кобылами покоцали…
— Один момент, — городовой властным жестом пресёк словоизлияния. — Нечипоренко!
— Я!
— И господина Френкеля тоже к околоточному.
— Слушаюсь!
— Как? — толстяк умоляюще прижал руки к груди. — Меня? С этими малохольными жлобами? Люди добрые! Имейте же стыд!
— Там разберёмся, — молодой помощник поспешно увлёк за собой возмущённого кондитера. — Пройдёмте.
За углом бойко застучали копыта. Едва не влетев в шарахнувшуюся толпу, лихо затормозила пролётка.
— День добрый, Филимон Архипович! — разбитной паренёк приветственно махнул картузом. — Кого тут в больничку надоть?
— А, Петруха, — одобрительно глянул городовой. — Наш пострел везде поспел…. Сейчас, обожди…Дмитрий Михайлович, у вас из вещей только чемодан и саквояж были?
— Что? Вещи? — Макс задумчиво потёр лоб, припоминая. — Ах, да. Только чемодан и саквояж.
— Вот и чудно, — городовой быстро черканул в книжечке. — Петруха, а ну давай-ка подсоби! И смотри у меня, — показал кулак. — Не тряси! Чтоб как маму родную!
Блеснув белозубой улыбкой, паренек, пыхтя, взвалил чемоданы.
— Филимон Архипович, я вас умоляю! Да рази ж я когда кого-нибудь тряс? Довезём в лучшем виде, не беспокойтесь!
— Ну-ну…
Бережно усадив пассажира, городовой скомандовал:
— Трогай помаленьку.
Пролётка плавно тронулась с места и свернула на Пушкинскую. Макс обеспокоенно оглянулся.
Если память не изменяет, кажется, ещё номер в гостинице был забронирован. Пропадёт теперь. Плакали денежки.
— Не извольте беспокоиться, Дмитрий Михайлович, — доверительно наклонился Филимон
— Что? А, нет. Я беспокоюсь отнюдь не о больнице. Номер в гостинице пропадёт. Заранее оплачен. А деньги казённые.
— Ах, это, — пренебрежительно отмахнулся городовой. — Да полноте вам, сущая безделица. Вот устрою вас в больницу, и всё улажу.
— Благодарю вас, — слабо улыбнулся Макс. — Даже и не знаю, что бы я без вас делал. Словно ангел-хранитель.
— Пустяки, — польщено улыбнулся Филимон Архипович. — Это моя работа. Кстати, я так понял, и вы к нам не просто так пожаловали. Простите великодушно, но когда вы были без чувств, пришлось заглянуть в ваши бумаги. Шелководство значит? Похвально.
— Да-да, — рассеяно кивнул Макс. — Шелководство. Всю минувшую зиму и весну провёл с инспекцией в южных губерниях. Тифлис, Ставрополь, и иже с ними. А вот ныне получил бумаги убыть за границу. Вначале Марсель, потом Париж. Признаться, картина сейчас безрадостная по всей Европе, убытки хозяйства терпят преогромнейшие. Мрёт шелкопряд, и всё тут. А что, по какой причине, науке пока неизвестно.
— Марсель, Париж, значит, — Филимон Архипович задумчиво покрутил ус. — Да-с, далековато и весьма. А когда отплывать намерены?
— Думал в воскресенье, а вот теперь уже даже и не знаю, — пожал плечами Макс. — Честно сказать, до сих пор голова немного кружится, да и дышать трудновато. Словно на грудь давит что-то.
— Охо-хо, — вздохнул городовой. — Ничего, даст бог, поправитесь. Воздух у нас здесь морской, целебный. А вот с извозчиками да, прямо беда, не знаю что и делать. Третьего дня в порту одну барышню насмерть стоптали, царствие ей небесное, — размашисто перекрестился. — Уж на что я после Крымских баталий к крови привычен, да и то скажу вам, стало малость не по себе. Извозчик, стервец, зенки с утра залил, да и налетел. Ему-то, пропоице, что, всего лишь каторга, а вот барышню с того света увы не вернёшь…. О, а вот, кстати, мы уже и приехали.
В глубине каштановой аллеи показалось белое здание с огромными колоннами.
— Это у нас улица Херсонская, — пояснил Филимон Архипович, между делом кому-то почтительно козырнув, — городская больница. Надеюсь, Матвей Яковлевич на месте. Ученик самого Николая Ивановича Пирогова, смею заметить, — воздел указательный палец в небо, — да-с…. Осмотрит вас, и душа моя будет на месте.
Пролётка подъехала к приёмному покою.
— Тпр-р-у-у, — натянул поводья извозчик. Повернулся и озорно заулыбался.
— Ну что, Филимон Архипович, чай не растряс?
Городовой степенно пригладил усы.
— Кхм… Молодец, Петруха. Как и обещал. Теперь голубчик давай с вещами подмогни, заноси в приёмное…. Спускайтесь, Дмитрий Михайлович, только заради Христа, держитесь. Что-то на вас лица совсем нет, ей богу…
Придерживаясь за поручень, Макс неловко сошёл на брусчатку. После недолгого сидения в голове зашумело. Прикрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь справиться с головокружением.