Проводник
Шрифт:
— Да не убивал я ее, — устало пробормотал я, — зачем она им нужна, я не знаю, и зачем они меня домой приволокли тоже. Я понимаю, что это звучит, как бред, но это так и есть! А одежду я выбросил, потому что противна она мне стала. Запах этот от их квартиры…
— Ладно, — внезапно отстраненным голосом сказал Малаш, — давай, показывай, куда ехать.
Я поглядел в окно и сначала не понял, где мы находимся. Потом сообразил. Оказывается, водитель уже заехал на нужную улицу. Только не тем путем, которым мы с Катей спускались. Оно и понятно, там гора крутая, улица узкая. Неудобно. Водила с другой
— Вон там, сразу за поворотом — сказал я.
Спустя несколько секунд уазик затормозил и меня сразу же стали выдавливать на улицу. Первым выскочил Малаш, следом конвойщик, потом я, а за мной участковый. Я оказался снова зажат между внимательными полицейскими. За нашей машиной тихо остановился черный форд с красной полосой и гордой надписью «следственный комитет». Это привезли следователя.
— Ну, показывай! — добродушно сказал Малаш, дождавшись следака. — Только не дури! Женя у нас лыжник, моментом тебя догонит.
— Ага, — загоготал Женя, — или пуля!
Под общий веселый гомон я вышел из-за машины и обомлел. Дома, где мы вчера пили чай, не было. Только руины. От него остался первый кирпичный этаж. А второй, по большей части, выгорел. Сохранилась правая веранда с лестницей. Той самой, по которой мы позавчера поднимались в темноте. Правая деревянная часть второго этажа разрушилась частично. Окна были разбиты, а стены над ними обуглены. Крыша провалилась внутрь. Левая часть второго этажа отсутствовала.
В оконных проемах первого этажа виднелись обрушенные обгоревшие балки и покореженные ржавые листы металла. Дом был абсолютно не пригоден для жизни. А главное, это несчастье, судя по всему, настигло его не вчера и не позавчера. А еще до зимы. Все было заметено матерыми сугробами.
Я в растерянности осмотрелся. Может быть, мы заходили в другой, похожий дом? Нет. Точно нет. Поблизости похожих домов не видно. Да и не мог я ошибиться. Позавчера мы были в этом доме. Только он еще не был уничтоженным чудовищным пожаром.
— Ну что? — участливо спросил Малаш, заметив мою растерянность. Почти по-дружески хлопнув меня по плечу, чуть сильнее, чем нужно, с нескрываемой издевкой в голосе уточнил. — Этот адрес?
— Вроде бы, этот… — пробормотал я.
— Ну а дом-то какой?
— Я не знаю…
— Как не знаешь? — наигранно удивился он. — Вот этот в самый раз подходит под твое описание. Только он сильно сгоревший. Других похожих тут, вроде, нет, а Евгений?
— Есть чуть пониже еще парочка двухэтажных домов, — неуверенно возразил участковый.
— Ну, пойдем, посмотрим, — благодушно согласился Малаш.
И мы всей толпой медленно двинулись вдоль по заснеженной улице. За следующим поворотом действительно стояли два двухэтажных дома. Один за другим. Но совершенно не такие. Полностью деревянные. С единственным входом по центру. За этими домами улица резко заворачивала вниз к реке. Там стоял еще один дом. Он был обнесен металлическим строительным ограждением.
Дальше идти смысла не было. Я покачал головой, давая понять, что нужного дома тут нет. Мы молча развернулись и пошагали обратно. И, чем ближе я подходил к сгоревшему остову, тем
— Ну что, Илюха, выходит, все-таки, этот дом? — с нескрываемой иронией воскликнул опер, когда мы дошли до уазика. — Женя, а когда он сгорел? В прошлом году или позапрошлом?
— В позапрошлом! — на этот раз уверенно заявил участковый, — Как раз под Рождество. Тут еще пара бомжиков угорела.
— Точно! — не очень правдоподобно изобразил озарение Малаш. — Видишь, еще одна несостыковка. Не было позавчера здесь ни тебя, ни Екатерины. И бомжей никаких не было!
— Надо за домом посмотреть, — внезапно подал голос следователь, — вдруг она там лежит…
— Женя! — воскликнул Малаш, и участковый тут же направился к дому.
Обойдя его по сугробам вокруг, он браво доложил, одновременно отряхивая брюки от снега:
— Чисто. Вокруг дома цепочка следов, но заметена снегом. Больше ничего нет.
— Вот так, — объявил Малаш, — видишь, сколько вопросов без ответа осталось. Не пора ли тебе нам все рассказать, а, Илья?
Я молчал. Ну а что говорить? Что следы вокруг дома нами были оставлены? Кто теперь этому поверит.
— В общем, давай, полезай в Уазик, поедем к следователю, — скомандовал оперативник.
Я пошел было на свое старое место, в салон, но Малаш меня остановил:
— Нет, давай-ка назад! В обезьянник. И подумай там хорошенько, что для тебя предпочтительнее — выйти по УДО через пять лет или чалиться пятнадцать!
Конвойщик ухватил меня за рукав и повел за машину, где проворный водитель уже открывал двери. «Обезьянник» представлял собой небольшой отсек в задней части уазика, отделенный от остальной машины металлической стенкой. Отсек, хоть и был чистым, но выглядел сильно потрепанным и довольно удручающим. Стенки и потолок кое-где были во вмятинах, линолеум на полу вытерт, металлические сидения, расположенные по бокам друг напротив друга — жесткие и узкие. Видно, что задержанным тут ездить не особо нравилось, и они изо всех сил пытались выбраться на волю. И, скорее всего, безуспешно, потому что от свободы их отделяла дверь с толстой решеткой.
Я забрался внутрь. Дверь за мной сразу же громыхнула, и тут же заскрежетал запор. Я плюхнулся на сидение и тупо уставился на лавку напротив. Подумал, что если бы там сидел еще кто-нибудь, нам было бы, наверное, тесновато. Через металлическую стенку донесся веселый гомон сотрудников полиции, захлопали закрывающиеся двери, затарахтел движок, и мы тронулись. Между гулом бодрых голосов и взрывами смеха я различил песню Цоя, показавшегося мне неуместным в этой обстановке.
До Следственного комитета мы ехали, в общем-то, недолго. Но складывалось ощущение, что водитель, выбирая маршрут, остановился на самой извилистой и разбитой дороге. Уазик жутко трясло, и меня мотало в обезьяннике во все стороны. Хотя, может быть, уазик так трясло и до этого, но я, зажатый между двумя полицейскими, просто этого не ощущал.