Провокатор
Шрифт:
...В боевой рубке Т-34 метался хохот и ор: экипаж торжествовал победу.
– Братцы, чего это было?.. А там еще какое-то авто?.. А я думал все, амба!.. Полный пиздец!.. Во! Как демократия шарит на марше!.. А у меня земельки полный рот, ха-ха...
– Чего у тебя полный рот, Вася?
– удивился Беляев.
– Земельки родной накушался, - утирался водитель.
– Крепкий чернозем, унавоженный.
– Погоди, - не понял Дымкин.
– У нас же защита?..
– И обратился к командиру: - Ваня, ты чегось
– А чего понимать, - буркнул Минин.
– Защита у нас то была, то не была...
– Как это?
– изумился экипаж.
– Ты ври, командир, да не завирайся.
– Машина новая, необкатанная, - пожал плечами Главный конструктор. Во-о-от обкатываем...
– Ваня, шутки у тебя, - хихикнул Беляев. И вдруг все понял.
– Так ты нас в самую геенну огненную... И не сказал!.. Ну и сукин сын... А, каков?!
– А тебе, Беляев, от этого было бы легче помирать?
– огрызнулся Минин.
– А сейчас-то защита на месте?
– Вроде есть, - признался Иван Петрович. И проговорил с любовью отца: - Капризничает малыш, ну?..
– Ну, бляха!
– яростно зачесал затылок Беляев.
– Может, это все сон? Уж больно круто, как кипяток. Иль мы гадов своим русским духом запарили. И от чувств порвал рубаху на впалой груди.
– Это без всяких сомнений, - согласился Дымкин, не теряющий своей прирожденной интеллигентности в любых ситуациях.
– Действительно, почему живы?
– Увернулись, - предположил Василий.
– Нет, тут дело, братки, в другом, - задумчиво проговорил командир. Дело в другом.
– В чем?
– спросили хором.
– А в том, что Россия-матушка еще не сгнила, - с веселым напряжением ответил Минин.
– Молотили наши родные ребятки в белый свет... Наши родные... в белый свет... как в копеечку.
Серебристый "мерседес", прошелестев по кремлевским булыжникам, остановился у приземистого здания, похожего на казарму. Над бледными и мокрыми куполами церквей Кремля летали тучные каркающие стада ворон.
На душе было пасмурно, как и за окном. Осень - пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Я уснул под печальную капель осени, замедляя свое наступательное движение по минному полю жизни. Потом раздался телефонный звонок - дзинь-дзинь-дзинь. Я открыл глаза и понял: что-то случилось. Был эмбриональный мрак. Даже фонари не горели на улице. Я нашел телефон, поднял трубку. И услышал то, что ожидал услышать. Это был мой друг и директор моей души Классов, он кричал:
– Алло-алло! Включи телевизор!
– Зачем?
– Я не могу сказать тебе по телефону. Ты ничего не знаешь?
– У меня не работает телевизор. И что я должен знать?
– Передают балет. Ты меня понимаешь?
– Нет, - солгал я.
– С 00 часов. 26-го числа.
– Ну и что? Кто-то очень любит балет, а кто-то минет. Я, например, люблю второе, глядя первое.
–
– кричал мой товарищ, не слушая меня. Ты понимаешь?
– Нет, - снова сказал неправду.
– Ты меня слышишь? Не выходи!
Я молчал, слушая вопли товарища, потом спросил его:
– А как же быть? Мне нужны деньги.
– Какие деньги?
– завизжал Классов.
– Которые ты мне должен, забыл?
– Зачем тебе сейчас деньги?
– в ужасе заныл мой законопослушный приятель.
– Ты понимаешь, что происходит?
– Знаю, - сказал я.
– Должно быть, ввели, временщики, ХСВСВ? Я у тебя скоро...
– И не успел договорить: связь оборвалась. И наступила мертвая тишина.
При мелком факельном свете спичек я нашел каску. Удобный предмет, чтобы сохранить присутствие духа, когда тебя, врага, молотят дубинками спецназа, бутылками, кирпичами, цепями, пулями-дуг'ами, ложью, предательством, ненавистью и прочими необходимыми атрибутами нашей прекрасной рудиментарной действительности.
Нас слишком мало, тех, кто мог бы предотвратить приход смертоносного, всепроникающего часа дня скорби. Если ночь считать днем. И что-то нужно делать. Кто-то же должен делать грязную, черновую, опасную работу.
Единственное наше спасение, единственный выход - сохранить свои убывающие раннехристианские души и делать то, что способен делать.
Я сделаю шаг к двери, открою ее и выйду в ночь. Я пойду в эту затаенно-обреченную ночь (все равно будет утро), я пойду в нее, потому что мне нужны деньги, мной честно заработанные. Мне их отдадут сразу, это я знаю: игры в жизнь закончились.
И у меня будет лишь одно желание - исполнить свою мечту.
Я скуплю на все еще кредитоспособные рубли отечественные лампочки. И пойду по мартирологическим скверам, улицам, площадям. В надежде, что мертвые проснутся. Они проснутся и откроются миру широко текущими толпами. И каждому, мертвому и живому, я отдам право быть самим собой. И быть может, тогда появится надежда. И большие куски нашей славы, как и наши души и души наших героев, воспарят в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный океан Мироздания... в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный океан... в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный...
Танковая громада с героическим знаком "Т-34" выплыла из сказочных глубин России - сбила свой напористый ход...
Проходила мимо армейского поста, находящегося у деревеньки с дорожным трафаретом, обозначающим ее название: "Барвиха". Солдатики и офицеры новой РА стояли на обочине и были похожи на побежденную армию.
В кремлевском кабинете с видом на Царь-пушку и Царь-колокол находился господин Костомаров. Над куполами церквей барражировали вороны. Рыжий смотрел на пустынный кремлевский двор и говорил по правительственной "вертушке":