Провокатор

Валяев Сергей

– Они хотят, как понимаю, пройти парадом по Красной площади...

– И шта?
– раздраженно спросил невидимый Собеседник.
– Пусть идут, понимаешь. Токо встретить их надо...

– Встретить?

– Ну, там... почетный караул...
– недовольно проговорил Собеседник. Понимать же надо обстановку.

– Да-да, я понимаю, -

догадался о державной хитрости высокопоставленный халдей.

– Понимаешь-понимаешь, плохо понимаешь, - промолвил со значением Собеседник.
– А то устроили войну, понимаешь, в сердце России...

Красная площадь была пустынна, лишь голуби, как люди, гуляли по мокрому булыжнику. Утреннее солнце отражалось в стеклянных витражах ГУМа. Синели ели у гранитного Мавзолея. Окислившийся памятник Минину и Пожарскому казался покрытым речной тиной. Храм Василия Блаженного блажил позолоченными маковками куполов. Куранты коротко пробили раннее утро.

Из Спасских ворот маршировала рота кремлевских курсантов, одетых в парадную форму с праздничными аксельбантами. От холода курсанты, казалось, жмутся в неделимую группу, но потом по приказу начали спешно рассредоточиваться по площади.

Тяжелый танковый гул неожиданно возник за храмом Василия Блаженного. Люди на площади замерли. И появились четыре резвые поливочные машины с мощными веерами воды... Поливали мокрую от ночного дождя булыжную достопримечательность РФ.

Т-34, потерявший в боях свой первоначальный блеск и красоту, появился из ниоткуда, из кошмарного сна власти, из переулочка.

Т-34, казалось, вернувшийся с той победной войны, двигался осторожно, на малых оборотах... Остановился в тени Исторического музея. Боевая башня танка с орудийным хоботом совершила круг, еще один. На раннем солнышке бликнуло стекло триплекса.

Командир Т-34 через триплекс смотрел на молодые, красивые, безусые, незащищенные лица курсантов. Все они были разные, эти лица, и все они были одинаковые, эти лица детей погибающего отечества.

–

Ну что, Ваня, приехали?
– прохрипел Беляев.
– Детишек выдвинули наперед, сучи лукавые. Ой, чую, гибнем смертью храбрых!

– Думал, тебя, Саньку, чепчиками забросают?
– заметил Дымкин.

– Во история!
– усмехнулся пересохшими губами Василий.
– И мы в ней, как роза, блин, ветров.

"Принимай решение, командир", - сказал Ухов.

И Минин, вытирая лицо от пота, с прищуром приказал:

– Делаем так, родные мои...

От Исторического музея с парадно-торжественной скоростью двигался Т-34. В люке боевой машины находился старик. Он был сед; с пронзительно-васильковым взглядом. Он сверху смотрел на кремлевских курсантов. А те с брусчатки площади - на него. И была мертвая тишина, хотя буйствовал танковый мотор, и в этой тишине был слышен далекий и уверенный марш пока еще невидимых полков.

Купол утреннего неба парил над землей светло и прозрачно.

Непобедимый и непобежденный Т-34 уходил к горбатому Большому Москворецкому мосту. Уходил в светлую синь великой и вечной России. И за ним по небесным полям чеканили шаг солдаты Великой Победы.

Да, у меня будет лишь одно-единственное желание - исполнить свою мечту.

Да, я скуплю на все еще кредитоспособные рубли отечественные лампочки.

Да, я пойду по мартирологическим скверам, улицам, площадям. В надежде, что мертвые проснутся.

Они проснутся и откроются миру широко текущими толпами.

И каждому, мертвому и живому, я отдам право быть самим собой.

И быть может, тогда появится надежда.

И большие куски нашей славы, как и наши души и души наших героев, воспарят в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный океан Мироздания... в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный океан... в бесконечный, радостно-ослепительный, небесный...