Проза Дождя
Шрифт:
Свободно
То, о чем человек не думал, то и свободно. А что свободно? Оказывается, не только думать, но и вопросы задавать – что в рабство вляпаться. И думать, и вопрошать грех великий. Ветер не думает, дует себе и дует. Эхо твердит одно и твердит. Так и мы живем, на воду дуем и твердим из года в год, чего велят, другим
То, о чем человек не думал, то и свободно. Пусть оно себе дышит и нам не мешает сопеть
В тени дня
– Давай на цыпочки встанем.
– Зачем?
– Дотянемся до тишины, и я скажу тебе что-то очень важное.
Вечернее
– Если два заката, то это ее колени, и два восхода тоже они.
– Ты чего ворчишь?
– Я молчу.
– О чем?
Утро
Пальцев птенцы прошлись по кромке одеяла, настроили свет на двоеточие глаз:
– Здравствуй, жизнь моя!
– Здравствуй, она у нас по-прежнему одна?
– Да!
Ида
Ее звали Ида. Какими только ветрами занесло их семью в наш забытый богом поселок. У нас у всех глаза обуты. Грязь кругом непролазная, шагу не ступить, как вляпаешься. У Иды глаза обуви не знали. Вы когда-нибудь видели голые глаза? И я до Иды глаз таких не встречал. Может, голые глаза у тех, кто много читает? А еще она сама писала стихи.
«Ты ими говори И смейся ими,
И иди, иди, иди…»
Я иду, Ида, иду. А тебя всё нет и нет. Говорят, ты уехала в такую страну, где у всех глаза голые.
Тридцать девять
В середине дня вдруг ни с того, ни с сего настроение поднялось. Пытался понять, с чего бы? Перебрал каждую минутку. Догадка удивила. Число – тридцать девять. С него заулыбалось, потеплело как-то. До самого вечера шептал про себя, выводил, где мог: на бумаге, на снегу, на замерзших окнах трамвая. Позднёе, освободившись от дел, задумался, что меня связывает с ним? Год рождения? Нет. Температура – не самая приятная. Адрес? Не припомню такого. Телефон? Да, да! Тридцать девять – две его последние ноты. Это номер ее телефона. Он – песня моей юности. Там была еще пятерка и два глаза нулей. Город в ту пору состоял из островов телефонных будок, на которых каждая царапинка, каждый бугорок знали меня и сочувствовали. В телефонных трубках обитало таинство ее волшебного голоса, я глупел, она смеялась. Потом замуж вышла. Город потускнел. Забывал мучительно, казалось, не смогу. Время подсобило. И на тебе – тридцать девять. Так хочется уткнуться указательным пальцем в диск, наиграть мелодию ее номера и услышать заветное:
– Ты кто?
– Яты.
– А ты?
– Тыя.
Завучи
Что мужики – сволочи, а бабы – завучи, слышал не раз. Задуматься случая не перепадало. Забежал отдохнуть, перекусить, оглядеться. Отдохнуть не вышло,
– Географию стоит ставить на первое место, физика потом хорошо вторым планом идет.
– Нет, подруга, история важнее, после химия, без нее ни шагу.
– Милые дамы, извините за вторжение, вы, видно, в школе завучами работаете?
– Кто дал вам право так оскорблять?
– Позвольте, чем я вас задел? Завуч – достойная должность, уважаемая, звучит гордо.
– Мы что, плохо одеты, косметики на грош?
– А как же тогда география с физикой?
– Мужчина, они не из школьного курса.
– А откуда, позвольте полюбопытствовать?
– Вы, перво-наперво, извинитесь как следует. А дальше решим: открывать секрет или не стоите вы того.
Пришлось потратиться. Заказал шампанское, фрукты, за цветами сбегал, отзаикался междометиями.
– Ладно, на первый раз прощаем. Мы о телах беседу вели.
– Значит, все-таки физику преподаете?
– Ой, какой вы глупый, – хором воскликнули мои собеседницы, – Нас интересует не только физика тел, но и история, и химия, и география.
– Что-то новенькое, такие красивые ухоженные дамы – и философини, восхитительно! Я в восторге!
– Мужчина, вы так тупите или заигрываете?
– Скорее, и то и это. А кто вы на самом деле?
– Хорошо, только для вас. Вам знакомо понятие взаимоотношения тел?
– Конечно, взаимодействие тел вещь весьма любопытная и в физике, и в инженерии.
– Ну, и какие еще вопросы будут? Столько слов, а шампанское уже тю-тю.
Пришлось заказать вторую бутылку и тарелку с бутербродами.
– Я понял, милые дамы, всё понял. Про географию тел просветите, что это: адрес, местонахождение или что-то иное?
– Нет, дорогой наш собеседник. География тел – это, прежде всего, рельеф.
– Славные вы мои, сжальтесь, запутался в теме тел окончательно.
– Ладно, поясним, мужик ты вроде нормальный, хотя все вы, мужики, – сволочи. Мы действительно в каком-то смысле завучи. Зовут, вот и идем на зов.
– А зовут куда?
– Ты случаем не голубой?
– Нет, скорее всего, другая треть флага.
– Соображаловкой явно страдаешь. Мы занимаемся непосредственным взаимодействием тел. Цена зависит от нашей географии с химией, физика – второй вопрос, а если до третьего доходит, математикой приходится пользоваться.
– Математикой-то зачем, она совсем не женское дело.
– Дело не женское, но после вас, сволочей, всё пересчитывать приходится.
– Ты, мужик, двигай от нас потихонечку, не нашего поля ты ягодка, помять можем.
Пришлось отвалить подобру, поздорову, огонь какой-то в их глазах засверкал, завучам несвойственный.
Когда коротко выразиться не получается, то в этом всегда какая-то неправда кроется. Правда – маленького роста. Большой правды не бывает. Правда – ребенок. Взрослая правда – грубая ложь.