Проза Дождя
Шрифт:
Вроде и не дурак, а как дамы с хохотом удалились, потянуло к официанту разузнать ладом.
– Милейший, не сочтите за труд, поясните, о какой географии, физике тел болтали две симпатичные дамочки?
Тот после моих слов покраснел, руками всякое начал выделывать. Сурдопереводчика не оказалось. В общем, выстрелили мной, выставили – если кому не понятно.
Интересно, откуда такие грамотные дамочки берутся, будто и поговорить больше не о чем. Завучи, одним словом. Я, сволочь, зачем не в свое дело полез?
И
Когда я дождь, меня много. В три раза больше, чем позволено. У меня две жизни, две жены и одна любовница. Первую зовут Верой.
– Скажи, жена, у тебя есть время для меня?
– Отстань.
– А место?
– И места нет.
– Обидно!
– Вера в замужестве, в девичестве я Вечность. А у вечности ни времени, ни места отродясь не было. Дошло?
– Да.
Вторую величают Надеждой.
– Скажи, жизнь моя, у тебя времени не найдется?
– Опять о пустяках?
– А места?
– Слушай, это перебор.
– Почему так грубо?
– Надежда я в замужестве, до него – Пустота. Понял?
– Да.
Не осуждайте, люди, но и у дождей бывают любовницы.
– Скажи, любимая, у тебя есть место для меня?
– Да!
– Где?
– Здесь.
– А время найдется?
– Конечно.
– Когда?
– Сейчас!
А как там?
Был призван. И не жалею. Работодатель доволен. Признал незаменимость. Всё есть: и инвентарь, и конура для проживания, спецодежда на любой сезон. Мастерство передать некому, вот беда. Уйду в мир иной и тайну великую унесу. Воровать грешно. Пришел ни с чем, с тем же уходить полагается. Не мастак писать, руки не перо – лопату, метлу, грабли держать приучены. Но, как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Может, и правда не в свое дело лезу? Как от дворника, люди от меня большую пользу имели, чистоту умею наводить идеальную. Бумагомарательство как поперек горла. Ладно, лучше писакой прослыть, чем вором. Открою тайну великую, а там будь что будет. Записи велю после кончины вскрыть, а похоронят пусть в чистом поле.
Эх, была не была, главное первые слова вымолвить, дальше как по маслу пойдет. Чего только с асфальта не соскребал, многократной практикой знание досталось. По первой-то, как понял, чуть голову не снесло. Но опыт за опытом убедили, что догадка верна. Пора сказать, а боязно: вдруг от слов моих кому плохо станет. В общем, извините, если что не так. Доскребся, короче, до самой до истины.
Женщина – тень мужчины. Для кого-то, может, все тени на одно лицо, но это далеко не так. Есть женщины утра, есть дня, вечера, ночи. Тени лета, осени, весны, зимы. Отсюда и окрас у баб разный: блондинки, шатенки, брюнетки, рыжие. Те мужики, что на одной женаты, вызывают сожаление, обделены крупно. Хоть вечер и прекрасен, но всю жизнь с ним в обнимку спать – скука зеленая. Или, скажем, с блондинкой обручился – как обрек себя на Антарктиду. Сам всяких теней опробовал, оттого и кругозор имею.
Нынче
Мужики голубые – это болезнь. Родиться, и тень от себя не увидеть – куда хуже. Вот и лезут друг на друга, болезные. Я, правду сказать, умею так по хребтам лопатой шарахнуть, что тень из любого выскочит. Сидел за это не раз, хватит. Тень, она, в отличие от нас, мужиков, тонкая материя. Я своих баб не обижал, не обделял лаской. Они у меня ухоженными по двору туда-сюда шастали.
Ну, вот и полегчало, как высказался. Зря в себе столько лет держал. Меня одно беспокоит: а в раю, в аду есть тени или нет? Если нет, то и помирать не стоит.
Анна
– В целлофан завернуть?
– Да, если вам нравится быть в целлофан завернутой.
– Зачем, я и так одета.
– И напрасно.
– Почему?
– Женщине и букету один наряд к лицу. Голый, но об этом позднее. Скажите, вы кофе пьете?
– Да, с сахаром и лимоном.
– Как можно? Кофе и мужчины соперников не терпят.
– Сдачу возьмите.
– Возьму, не деньгами.
– Другой у меня нет.
– Есть! Ваше имя?
– Анна.
А потом?
– Зачем тебе женщина?
– А дождь зачем?
– Он смывает никчемность.
– Женщина тоже.
– Что «тоже»?
– Что и дождь.
– А потом?
– А потом радуга
Честное что-то
Мужики на грудях кололи, а мы ими в детстве клятву давали суровую. «Честное сталинское, честное ленинское, честное всех вождей». И следили: не дай Бог, кто не сдержит слово. Оно было на вес золота, дороже жизни ценилось.
Первый раз за вождей отдубасили октябренком. Мысль засела в голове, с родителями, с учителями поделиться не мог, сверстники до нее не доросли. Подошел к старшим дворовым ребятам, те в карты резались и тут же гадили, и заявил, что Ленин со Сталиным в туалет не ходили ни по большому, ни по маленькому. Все побросали карты и принялись хохотать. Я не мог остановиться и продолжал: «Эй, вы, засранцы, вожди никогда не ссут». Эти слова их взбесили, они отловили меня, поколотили, как положено, и зашвырнули в кусты сопли жевать.
В тех кустах вырос в собственных глазах, понял: когда за правду бьют – не больно.
Потянуло в пионеры, они в войну становились героями. Приняли со второго раза, синяки под глазами помешали.
В пионерах отмутузили за Хрущёва, я в очереди за хлебом объяснял, что ракета важнее желудка, а кукуруза похожа на нее обличьем.
В комсомоле не били. Я боготворил Маяковского, Павку Корчагина, мечтая перекроить комсомол по их высоким лекалам. Не сбылось.