Проза жизни [Обыкновенная жизнь] (Жизнь как жизнь) (Другой перевод)

Хмелевская Иоанна

— Не знаю. Вот хочу с тобой обсудить, — ответила Тереска, испытывая одновременно восторг и уныние. — Он сегодня был. Только что ушёл.

— Как сегодня? Я думала, давно уже. Осторожно, перо держи вверх ногами, а то разлетится…

Страдания страданиями, но проза жизни, несмотря ни на что, требовала своего. Нагруженные тюками и прочими ёмкостями, Тереска и Шпулька двинулись к живущей поблизости знакомой тётеньке. Передали ей все, что полагается, и вернулись. Тереске был вручён внушительный кусок кровянки, который она приняла

с полнейшим безразличием, лишь бы не обидеть. Шпулька пошла проводить подругу, после чего Тереска проводила Шпульку, а потом все повторилось…

— Какая-то ты странная, — неодобрительно подвела итог Шпулька, услышав подробный отчёт подруги. — Не знаю, в чем тут дело, но если тебе кто-то жутко не нравится, или тебе на него наплевать, то ты становишься само обаяние, прямо дух захватывает. Умная, неотразимая и все такое прочее. А с Богусем катастрофически глупеешь. Я уже в лагере это заметила, только не успела тебе сказать.

— Как ты думаешь, он тоже это заметил? — озабоченно спросила Тереска.

— Слепой бы это заметил. Разве что поглупел бы с тобой заодно. Не хочу тебя огорчать, но мне не показалось… с другой стороны, оно и к лучшему, что он пришёл, когда ты не слезы лила, а дрова колола.

— Может, и к лучшему, — согласилась Тереска. Она только сейчас начинала соображать, как надо было себя вести, что делать и о чем говорить.

— Ну что ж, первый блин комом. Но ты зря так расстраиваешься. По-моему, это ему следовало расстроиться.

— Может, и так, только не сказать, чтобы он здорово расстроился, — буркнула Тереска и вдруг резко остановилась. Сумрачно поглядев на Шпульку, она после короткого раздумья добавила: — Хочешь правду? По-моему, ему все равно.

— Не преувеличивай, — неуверенно проговорила Шпулька.

Шпулька считала свою подругу настоящей красавицей, и если уж на то пошло, то это Богусю следовало бы переживать и убиваться.

— Я не преувеличиваю! — сердито сверкнула глазами Тереска. — Надо смотреть правде в глаза: я о нем все время думаю, а ему на меня наплевать!

— Тогда не думай.

— Прямо так просто! Да ещё сейчас, после того, как он приходил!

Подруги в глубокой рассеянности повернули назад и побрели к дому Шпульки. Затем ещё раз повернули и направились к Тереске. Солнце уже зашло, сумерки быстро сгущались.

Супруги Кемпиньские вернулись из гостей довольно рано, около восьми. Ничего такого не ожидая, открыли калитку, потом дверь и вошли в дом. Пан Кемпиньский поднялся наверх, в ванную, а пани Марта завернула на кухню. Уже на пороге она споткнулась о большой разворошённый мешок со старыми чулками. Нельзя сказать, чтобы это её встревожило, но тут она заметила, что дверь в сад распахнута настежь. Выглянув, она увидела груду поленьев и веток, но дочери своей, как ни странно, не увидела.

Сверху перегнулся через перила пан Кемпиньский.

— Тереска там? — спросили оба одновременно.

Ответа

в такой ситуации не понадобилось. Пани Марта послала нетерпеливый зов в глубь сада. Пан Кемпиньский выглядел слегка растерянным.

— Что там стряслось в ванной? — спросил он с некоторым неудовольствием. — Все раскидано, ужасно воняет бензином. Ты что-нибудь понимаешь?

Пани Марта забеспокоилась.

— Где Тереска? Она должна быть дома! Дверь в сад распахнута… Какой бензин?

Она понеслась наверх и влетела в ванную. Кружки, зубная паста, щётки валялись на дне ванны. Пол был усеян осколками стекла. В углу валялось полотенце и какие-то тряпки, которые при ближайшем рассмотрении оказались Терескиной одеждой. Все вокруг было пропитано бензином.

— Силы небесные, что это значит?! Двери нараспашку, двор завален дровами, мешок с тряпьём распотрошён по всей комнате… что-то стряслось… Где Тереска?!

Подгоняемые растущим страхом, супруги Кемпиньские наперегонки устремились в комнату дочери. Глазам их предстало зрелище поистине устрашающее. Интерьер выглядел как после вражьего нашествия или проверки на прочность в аэродинамической трубе, на письменном столе и в шкафу царил леденящий душу разгром, а посреди стола, венчая весь этот кошмар, красовался жуткий, изуверского вида топор.

Пани Марте стало дурно. Будучи по натуре женщиной довольно чувствительной, она обладала живым воображением, которое почему-то всегда заставляло её ожидать самого худшего.

— Её похитили, — срывающимся голосом прошептала она, — звони в милицию!

Пан Кемпиньский не видел ни малейшего повода, почему кому-то вздумалось бы умыкнуть его ребёнка, но и он чувствовал себя ошеломлённым. Квартира в некоторых своих местах действительно напоминала побоище, а Терески действительно нигде не было.

— Надо все осмотреть, — сказал он, сбегая по ступенькам. — Не волнуйся, я загляну в подвал.

— Звони в милицию! — взвизгнула пани Кемпинь-ская.

По счастливой случайности три месяца тому назад пан Кемпиньский выступал свидетелем по одному мелкому делу и лично знал участкового, с которым поддерживал в тот период тесный контакт и даже подружился. По счастливой же случайности участковый оказался на своём посту, и у него не было ничего срочного, поэтому он смог немедленно приехать.

— Вы только взгляните, — растерянно сказал пан Кемпиньский, заражённый нервозностью жены, и открыл дверь в Терескину комнату. — Вы только взгляните, — повторил он, открывая дверь в ванную. — Вы только понюхайте!

— А дверь в сад мы обнаружили открытой настежь, — прошептала пани Марта сдавленным голосом.

Участковый приехал на милицейской машине, в сопровождении водителя и помощника. Намётанным глазом он осмотрел все несуразности, осторожно, но со всем вниманием изучил топор, не обнаружил на нем следом преступления и впал в состояние некоей неопределённости.