Прозаические миниатюры 2010-2017 гг
Шрифт:
Маленькая ведьма
Только глаза говорили о потусторонней сущности.
– Буду предельно честным, дорогой мой, и скажу прямо - взялся ты за дело, которое выходит за рамки моей компетенции. Да, я сыщик и сыщиком останусь. С пятнадцати лет работал не покладая рук. Все положил на карту, не свив гнезда... И вот ты пришел ко мне за советом... старику, сидящему на веранде в кресле-качалке, смотрящему на океан из окна домика... Разве я не заслужил вот так сидеть по утрам, смотреть вдаль
– Сэм, эта девушка - моя дочь.
– ...
– Стал бы я беспокоить тебя по пустякам?
– Ты говоришь, она приходит ночью обнаженной, находясь во сне, и ложится с тобой?
– Да... мне тяжело говорить... Глаза ее отрыты, но ничего не выражают. Я лежу в холодном поту, не зная, что делать, пока она ощупывает меня. Когда касается... когда трогает... в общем, я убираю ее руку, а она бьет другой по моей руке, и довольно сильно для девочки. Когда же пытаюсь встать и уйти, удерживает. Сопротивляется, если пытаюсь оттолкнуть ее.
– Ты обращался к психиатру?
– Собирался. Но решил сначала к тебе, потому что... Сэм...
– и молодой мужчина заплакал.
– Боишься, что он сдаст тебя...
– Да... я не хотел этого, и не мог сопротивляться, чтобы не ударить.
– Ты и не мог драться с ней, понятно, это тоже попадает под статью. Она беременна?
– Лили? Не знаю...
– Как долго это продолжается?
– Месяц.
– Ты смотрел ее календарик?
– Да. Еще рано, но честно говоря, Сэм, я сомневаюсь. Только этого еще не хватало! Что мне делать? Что?
– Позволь уточнить, сколько раз в течение месяца это было?
Питер смутился.
– После того как я ударил ее, она упала на пол. Я испугался. Но повреждений не нашел. Когда осматривал ее, она обняла меня за шею - такой детский привычный жест. Я взял ее на руки и перенес в комнату. Положил, накрыл одеялом и вышел. Она за мной. И все началось сначала. Она легла со мной. Трогала лицо, руки, грудь, живот. А потом, нащупав восставшую плоть... с этого-то и началось... С тех пор... Сейчас. Дай подумать. Никогда не был таким рассеянным. Мне кажется, я схожу с ума.
– Питер, ты сказал, что месяц. Может, это не лунатизм? Девочка у тебя умная, не по годам развитая, не по годам начитанная. Возможно, она увлеклась всей этой психопатологией и имитирует болезнь, чтобы переспать с тобой? Ты, насколько я помню, как-то выражал беспокойство, что у дочери нет парня, тогда как многие за ней ухаживают и добиваются ее расположения.
– Все верно, общаются в колледже, постоянно звонят, вечерами провожают до дома. Поклонников хоть отбавляй. Но неужели ты думаешь, что...
– Предполагаю.
– Как это тогда понимать?
– Эдипов комплекс, перешедший в инцест. Что ты молчишь?
– Сэм... я лгал тебе, сказав, что... А ты просек. Сразу. Я тоже. В первый же день перерыл всю литературу. И понял, что она блефует. Ты понимаешь теперь о чем я?
– ...
– ...
– Бедный мой Питер. Воспитывал девочку с трех лет, один... Только во время командировок приезжала твоя мать. Мне жаль. Тебе надо было жениться.
– Я не думал об этом, пока Лили росла. А потом она взяла да и выросла, Сэм, - и Питер заплакал.
– Что мне делать? Я пришел за советом. Мне не к кому идти.
– Это останется тайной.
–
– Я знаю, Питер, все знаю. И все знают, что таких отцов еще поискать надо. Успокойся. Поплачь, а хочешь - иди на берег покричи. Я когда-то так сделал, когда не уберег свидетельницу, полностью доверившуюся мне от маньяка. Он убил ее у меня на глазах. Я все просчитал, и просчитался. А ты, Питер, хороший сыщик. Главное, чтобы тебя не подкосило. Подожди, придет время, и она найдет себе другого мужчину.
Питер плакал.
14 июня 2013
Молочные реки, кисельные берега
Я представлял ее молоком, что обретает форму девы. Я представлял ее пред сном, в дороге, на бульваре, под сенью деревьев, сидя на лавочке, даже во время сессии. Но раз я не завалил ни одного экзамена, значит она - моя чистая греза, слеза в стакане молока, белое на белом. Мое неуловимое, неосязаемое. Мое ощутимое, имеющее вкус, цвет. Ах, боже мой! Ее руки парят над млечным зеркалом рек, из которых она вышла. Я вижу ее на кисельных берегах, бегущую обнаженной, и словно в раю, - не ведающую стыда, не вкусившую запретного плода, не знающую мук. Скрещенье ее рук и ног - пластика речи. Я слышу все, что она говорит. Но кто-нибудь! Остановите меня! Если уйти за ней, смогу ли вернуться назад, смотреть неравнодушным взглядом на девушек и женщин? Или меня поглотила молочная река?
Поутру, еще не умывшись, подхожу к зеркалу и вижу дорожки соли на щеках. Я плакал. Кто бы мог подумать, что греза будет столь реальной? Ой, кажется, мама проснулась. Так... сейчас начнется день, точнее - побежит, закрутится как юла. "Сын, ты ел? Через минуту будет завтрак! Отец! Где папа? А-а, дорогой, доброе утро! Костюм, рубашка, туфли - все готово. Я тоже тебя люблю. Кис-кис, Маруська, не вертись под ногами, у тебя полная миска. Брысь! Да что ж это такое, новые колготки порвала! Уйди, Маруська, сгинь! О-ой!.. как некстати. Эй, мужчины, не спите на ходу, до вечера!" Я мимоходом поцеловал ее, потом вышел на балкон, потягиваясь и зевая, смотрел, щурясь на солнце, как мама села в новенький Фольксваген, лихо развернулась, шлагбаум поднялся, и она исчезла, влившись в поток куда-то летящих машин.
19 июня 2013
Короткий диалог
Задумчиво гляжу на приунывшую Музу свою - только каблучки хрустальные стучат, уста молчат... Она ждет возвращения домой, чтобы сесть рядом и творить...
Муза иногда говорит: "Ты слишком устала, чтобы разделить со мной вечер". И я немею от беспомощности...
В сумерках уходящего дня она вальсирует по зале музея, протяжно выводя слова, - сегодня можно не писать. "Как же?
– удивляюсь я.
– А что же тогда делать?" Муза подходит ко мне вплотную, пользуясь бестелесностью, и произносит, будто говоря изнутри меня: "У тебя глаза цвета агата, знала?" И помолчав, игриво бросает: "К тому же, они разные..."